ПРОЗА

В конце зимы купили мы этот дом от знакомых, перебравшихся в город. Нам же хотелось напротив, хотя бы летом, жить по деревенски: весной щипать зелёные стрелки лука прямо с грядки, выдернуть морковку и тут же, обмыв её водой из колодца, похрустеть чистым безнитратным корешком. В последние лет десять никто не жил в доме, он постепенно ветшал, как старик, за которым некому ухаживать – опускался, темнел, скрипел и врастал в землю. В лучшие времена, может тридцать, а может и пятьдесят лет назад, прежние хозяева посадили сад. Яблони весной зацвели, хотя все были корявые, покрытые лишайником, с дуплами и сломанными ветками. Сливы по большей части высохли и вокруг них росла новая дикая поросль. Цветники затянуло травой и только одичавшие мелкие красные тюльпаны и листья люпинов, похожие на маленькие пальмы, указывали весной место бывших когда то, должно быть, аккуратных рабаток и клумб, огороженных на угол положенными вросшими в землю и затянутыми мелким ярко – зелёным мхом, кирпичами. Кусты смородины разрослись, ягоды мелковатые и кислые, да и тех не густо. Решено было старый сад выкорчёвывать и на его месте закладывать новые посадки и площадку для барбекю. Работа предстояла значительная, не на один год.
Старый запущенный дом решено было восстанавливать. Нашли знатока по плотницким и столярным работам – крепкого старика лет семидесяти, давшего оценку общему состоянию дома:

«Коли заменить два нижних венца, то дом ещё поживёт: брёвна мощные, звенят, жучком не тронуты. Полы настелены из досок широких и сплоченных в паз, сейчас такие и не найдёшь, не кладут нынче такие – а эти постоят ещё лет пятьдесят».

На перспективу решили обшить дом заново тёсом, заменить старый шифер и выстроить большую веранду, что бы летом там можно было пить свежезаваренный чай со смородиновыми веточками и свежим клубничным вареньем из ягод, собранных ранним утром, пока на листьях ещё не высохла роса.
Решили, что с весны и до поздней осени я стану жить по деревенски, в доме, постепенно приводя его в жилое состояние. Врачи настоятельно рекомендовали мне покинуть город, что бы застарелый бронхит не перешёл в астму, советовали жить на свежем воздухе. Остальные члены семьи станут по возможности приезжать на выходные и проводить здесь свой отпуск, возвращаясь к своим корням, к быту предков, к истокам. Научатся косить траву ручной косой, посадят и вырастят деревья и выкопают колодец.

В первый год решили заняться вплотную старым садом - огородом. Яблони и сливы спилили, сучья сожгли, а толстые корявые стволы оставили на дрова, на них впоследствии можно коптить мясо или рыбу, если надумаем соорудить коптильню. Сломали почти упавший сарай для дров и старый хлев, вплотную примыкавший к дому. Перепилили брёвна на дрова для топки печей в летние месяцы, если наступит непогода и захочется полюбоваться на живой огонь. Зять с сыном построили новый дровяник – с решётчатыми стенками из тонких реечек, зашитых наискосок, что бы дрова сохли прямо в поленницах. Кровлю на сарайчике сделали из красно – коричневых листов ондулина – рейки пропитали влагостойким составом в цвет красного дерева – получилось загляденье. Не дровяник, а беседка! Я занималась расчисткой и перекопкой бывших цветников. Выдирала из земли вросшие кирпичи, резала на куски освободившийся дёрн, складывала в сторонке большие кубики. Нужно было привезти машину земли, а лучше торфа, найти где то хоть немного перегноя, чтобы насытить землю для будущих цветов. Планы у меня созрели грандиозные: альпийские горки, мини прудок, горбатый мостик через ручей, который проходит по нашему участку. В разных концах сада хотелось устроить онегинскую скамью, такую, как я увидела в Михайловском заповеднике, в Пушкинских горах и непременно окрашенную в белый цвет. Перед сном читала журналы и книги по цветоводству и ландшафному дизайну, засыпала с мыслями о будущем райском уголке, который мы с божьей помощью устроим на своём участке.

В доме в ту первую весну мы не стали ничего менять, решив присмотреться к обстановке и чуть привыкнуть к деревенскому быту и образу жизни. Я только вымыла оконные стёкла и выкрасила наличники снаружи ярким цветом - «парижская зелень», вначале пройдясь, как следует, шкуркой по старой покраске. Внутри дома рамы когда то были выкрашены в белый цвет. Я сделала их оранжевыми, что бы немного оживить мрачноватую обстановку, придав старому облику чистой молодой энергии. Дом будто проснулся после долгого и тягостного забытья, широко раскрыл глаза, засиявшие чистыми стёклами, и вся старая мебель и утварь внутри дома помолодела и посвежела, отмытая и тщательно вытертая. Я сожгла во дворе вместе с другим хламом старые пыльные портьеры, в крупный маловыразительный и уже выцветший рисунок в виде гирлянд из синих колокольчиков и красных маков, которые когда то радовали прежних хозяев своими нарядными красно – голубыми завитками. Вместо них повесила в кухне шторки в сине – белую клетку с оранжевой каймой, которые оживили окно и омолодили привычный мир старого деревенского дома. Осталась в наследство нам и кое - какая мебель: кухонный буфет, тумбочки, этажерка под книги или цветы, фанерный шкаф для одежды, две кровати – такие показывают во всех советских фильмах пятидесятых годов. В ту первую весну мы решили не возиться с перевозкой или покупкой новой мебели и отвезли на свалку лишь старые металлические кровати вместе со всем тряпьём. Вместо них купили новый диванчик, две кровати на деревянных рамах и пару современных раскладушек для гостей, на всякий случай.

Дом потихоньку оживал. Просыпался от долгого одиночества, потягивался, поскрипывал половицами, двери пели на все лады, пока не догадались накапать в петли машинного масла. По ночам шуршало за стенками, что то будто ходило по чердаку тяжёлой редкой поступью, то в одном углу шаги, то на кухне будто глухо упадёт что то. Что то вздыхало возле дверей. Изредка будто стукало снаружи по стеклу, крупная птица садилась на раму и заглядывала в дом круглым чётко очерченным жёлтым глазом с ярким зрачком. Днём шорохи стихали и только громко тикали на стенке старинные ходики – часы с гирьками, которые пока решено было оставить, они хорошо вписывались в старинную атмосферу дома, будто старое сердце снова стало биться – тик так, тик так, тик так…

На краю участка, возле забора прежними хозяевами был вырыт колодец с бревенчатым срубом, тёмным от времени, должно быть, он был дому ровесник – тоже старик. Воду в колодце давно никто не брал, неизвестно, подходит она теперь для питья или только для полива можно ею пользоваться и других хозяйственных нужд. Крышка наполовину оторвана, свесилась на одной ременной петле. Пока же мы ходили в конец улицы на общественный колодец, которым все пользовались и над которым смастерил деревенский умелец аккуратную двускатную крышу и скамеечки – одну для вёдер, а не вторую присесть можно, парой слов с соседкой перекинуться. Тот же столяр, обследовавший наш дом, посоветовал вычерпать старый колодец, да почистить дно, да посмотреть – может сруб надо менять – а может, и новый колодец пробурить на участке придётся.

Летом, когда пришла июльская жара и молодые дочь с зятем приехали в отпуск, отоспавшись пару деньков на свежем воздухе и съездив на рыбалку в ночное, решили дольше не откладывать и разобраться со старым колодцем – жить ему или быть погребённу под слоем щебня. Позвали в помощники третьего напарника – Павлушу, местного жителя с другого конца деревни. Жил он одиноко, не женился отчего то, мужик тонкий в кости, но выносливый, жилистый, роста не большого. Постоянной работы он не имел и попивал зелье, как и другие бедолаги, не захотевшие оставить привычный деревенский уклад. Запивал Павлуша не часто, зато на две три недели, как только заработает несколько сотен рублей у дачников на ремонтных работах. Не ленивый и безотказный мастер, пока трезвый. Вроде и не дурачок, но, как в народе про таких говорят: «с простиной», словом - чудак. Работает на своём огороде и песни горлопанит на всю округу:

«Из за острова на стрежень, на простор речно-о - о-й волны – выплывают расписные Стеньки Разина челны…»

А ещё говорили про него - с помидорами в тепличке разговаривает:

«Ну, как вы тут, поживаете, не жарко вам? Я вас сейчас напою, накормлю… Поскоре – е – й растите! О! А ты уже зацвести решил? Ну, давай, старайся, молодец! А ты что же от братьев отстаешь, чего тебе не хватает? Ну ка, давай, давай, догоня - я – я - й. Не ленись! Расти хорошенько, давай я тебе корешочки подсыплю опилочками, коровячком полью, ты у меня ещё всех перегонишь!» - и всё в таком духе, соседки посмеивались и головой качали – у них ведь если не всё, как у людей, то тут же ярлык повесят – Чудик.

Вот с обеда в пятницу и начали втроём, благословясь. Сын, студент, к этому времени тоже приехал на всё лето, в хозяйстве станет помогать мне. Верх сруба распилили, разобрали, стали воду черпать и выливать. Вода вначале только светлая была. А скоро с мутью стали вёдра вытаскивать. Потом пришлось по очереди на дно спускаться. Сначала зять, Влад полез – черпал ведром и лопатой жижу тёмную и ил, сын Костя верёвкой вытаскивал на поверхность, Павлуша разносил по участку, выливал на месте будущих грядок. Менялись местами, залезая в колодец по очереди, холод там был как в леднике, неприятно долго копаться в сырой и дурно пахнущей яме. Стало быть, не зря затеяли с очисткой колодца, пить из него воду опасно. Может, там собака или кошка когда то была утоплена, кто его знает… Решили дорыть до твёрдого грунта. По очереди вылезали и грелись на солнцепёке, хорошо ещё, что день был ясный. Солнце калило воздух до самого вечера.

Я с утра наносила с дальнего колодца воды на коромысле, которое тоже сохранилось от прежних хозяев, предварительно обмотав его махровым полотенцем, что бы не так резало с непривычки плечи. Налила две ванны воды, после работы копателям надо было смыть густую, как печная замазка, зеленовато – серую грязь, которой они вымазались с ног до головы. Вместе с грязью со дна был извлечён кирзовый сапог, носик от оцинкованной лейки, погнутое ржавое ведро с ручкой, держащейся на одной дужке, кусок резинового шланга, металлический полуметровый штырь неизвестного назначения и небольшая бутыль с жидкостью цвета выдержанного коньяка с притёртой пробкой. Ничьих костей не обнаружили и это радовало. Весь мусор сложили в пластиковый мешок, что бы вывезти на свалку. Бутылка же вызвала у мужчин живой интерес. Я в конце дня приготовила для старателей нехитрый ужин: окрошку с первыми, выращенными на своей грядке огурцами и луком, и оладьи со сметаной и клубничным вареньем, тоже из первых ягод, поспевших на маленькой грядке, раскопанной с весны и засаженной молодыми розетками «львовской ранней». Вышла во двор, увидев в окно, что они втроём что то с интересом рассматривают, передавая из рук в руки.

«Что это вы откопали, покажите и мне!?»

«Смотрите, Марина Михална, во какую бутыль нашли! – Павлуша протянул мне высокую стройную каплевидной формы прозрачную ёмкость, на одной из сторон которой отлита выпуклая виноградная гроздь, часть нижняя выполнена была в виде плетёной корзины, а вся она по виду напоминала слезу с изящным овальным днищем, на котором была видна испачканная глиной выпуклая маленькая ящерица с изогнутым хвостом и три латинские буквы в овале: Z, S, K.

«По виду – похоже на коньяк. А что на самом деле – надо открыть, понюхать. Хорошо б коньячок, нам с устатку сейчас в самый раз!» - Павел мечтательно сглотнул слюну.

«In vino veritas, in agua sanitas»** - глубокомысленно изрёк мой зять. Любит он ввернуть что нибудь этакое, недоучившийся доктор.

«Даже и не думайте про выпивку. Вы ещё не закончили, я вижу, а устали, уморились. Достаточно на сегодня. А у меня ужин готов. Умывайтесь, переодевайтесь, проходите в дом. Чистые штаны и рубашки я для Вас приготовила, на верандочке висят, на гвоздиках. Павлу тоже сейчас дам смену. Что то я видела в нашей кладовке из старых вещей. Вы, Павел, не бойтесь переодеться, это Костика одежда. Он из неё вырос, а вам в самый раз подойдёт. А испачканное повесьте на забор, на солнце подсохнет грязь, а я после щёткой вычищу. Завтра ведь всё равно будете доделывать то, что начали".

Работники уселись за стол и принялись за окрошку. Почти всю кастрюлю с аппетитом выхлебали и вышли на улицу отдышаться перед чаем с оладьями. Анастасия, дочь, рассматривала найденную бутылку и гадала, что же могут означать эти три буквы. «Царское Село, коньяк? – может так? А может, цепи событий конец? Что ещё может быть? Какое то выражение на латыни?

Пока она гадала, пришли работнички, и я стала разливать чай, заваренный с мелиссой, моей любимой травкой. Оладьи исчезли с блюда за десять минут, и Настя успела ухватить себе лишь парочку.

«Как, вкусно иль не очень?»– поинтересовалась я у едоков. Потому как сама даже не попробовала свою стряпню, некогда.

«Да. Спасибо, Марина Михална! – откликнулся зять, которому досталось меньше всех, потому как сынок Костя, с детства главный любитель блинов, пирогов и всякой другой выпечки из домашней кухни, быстрей других расправлялся с оладьями, быстро накладывая на каждый ложку варенья и на раз два отправляя его в рот.

«Он мог бы стать чемпионом по поеданию блинов», -

с улыбкой подумала я, если бы у нас придумали устроить соревнования, какие устраивают американцы.
Снова разговор вернулся к главному трофею сегодняшнего дня – запечатанной бутылке.

«Она, наверняка старинная. Это даже и не бутылка, а графинчик такой. Давайте откроем, попробуем, что за хрень в неё налили. Ясно, что не один год в колодце пролежала, а может, все двадцать или больше лет!»- самый нетерпеливый Павлуша не мог забыть о находке.

«Я на улице у бабки одной спрошу про ваших прежних хозяев. Кто мог такую красоту выбросить!»

«Да, узнай, Павел, и не забудь - приди завтра на подмогу, тогда и рассчитаемся с тобой – получишь, сколько скажешь», - попросил Влад.

На следующий день начали не рано, часов в одиннадцать. За ночь набралась вода, но немного, ведра четыре – пять. Стали дальше вынимать грунт. По технологии на дне должны лежать мелкие камни – подушка, не дающая грязи мутить воду. Сруб ещё не кончился, брёвна внутри неплохо сохранились, а до дна, какое должно быть, всё ещё не докопались. Нашли на дне кусок тряпки, бывшей когда то красного цвета.

«Платок, что ль кто уронил, или это флаг красный? - Похоже, что флаг, сбоку вот, глядите, кайма, что бы вставлять древко», - сказал Костя, прополоскав ветхую тряпку в воде и рассматривая её на свет.

На этом находки закончились и вот, наконец, показались первые камешки, гранитные похоже, мелкие. Надо продолжать рыть. Работали часа три, решили передохнуть.

Снова вернулись к разговору о найденной бутылке.

«Павел, как, Вы успели спросить у соседки, чем и как жили прежние хозяева? Что за люди были?»-

- задала я вопрос. Меня, признаться, тоже заинтересовала находка.

«Да бабка Анисья сказала только, чтоб вы дом то освятили, так, мол, положено! А бутыль что б не открывали и выкинули куда подальше, где она больше никому в руки не попадёт. А вы если и вправду надумаете выкидывать, лучше мне отдайте. Я не суеверный и никакого колдовства не испугаюсь. А в ней наверняка самогон на травах настоянный, крепкий. Чего же добру пропадать, я лучше выпью за ваше здоровье вечером. А не хотите отдать, давайте у вас откроем да вместе и испробуем! А, мужики?»

Я призадумалась. Что, если и вправду в бутылке зелье какое хранилось? Может - водка, наговорённая на любовь, а может - на мухоморах настойка от радикулита, или настойка на калгане от женских болезней и желудочных болей, кто его знает… Что же делать? Я пошла с дочкой советоваться. Иногда молодые умней нас оказываются.

Настя шила на швейной машинке новые шторы на окна для комнат, светлые, из отбеленного льна, кое где нежные голубоватые и сиреневые цветочки.

«Ну что ты, мама, голову себе забиваешь этой бутылкой! Не хочешь отдать Павлу? Тебе она зачем? Отдай или выкинь куда подальше, будто и не было её! Раз старуха сказала выкинуть – нужно от неё избавиться на всякий случай. Давай я схожу, закину её в речку, - и дело с концом!»

«Нет, отдам Павлу тогда, он очень просил, пусть как хочет… . Говорит, что не суеверный, вот и поглядим - как он с ней поступит».

«Правильно, отдай! А что он с ней сделает – я тебе заранее скажу. Любоваться на неё Павлуша не станет. Он её выжрет сегодня же вечером под свежепросольные огурцы!»

Трудяги наши тем временем уже заканчивали вытаскивать грунт. Вода стала набираться побыстрее. Теперь нужно привезти чистых камней и крупного песка, всё это за деревней, километрах в трёх, имелось в избытке. Мужчины, зять с сыном, съездили разок, загрузили прицеп и стали тачкой возить грунт к колодцу. Павлуша не отставал, помогал активно, бегал с тачкой быстро и ловко. Закончили. Рассчитались с Павлом, выдали ему положенные шестьсот рублей, как сговаривались.

«Павел, я Вам отдам эту бутылку, но вы будьте поосторожней. Не пейте сразу всё, если это конечно, алкоголь. Может там настойка на змеином яде, отравитесь ещё!» - пошутила я.

Отдали находку, и Павел ушёл, довольный и улыбающийся. У меня чуть отлегло от души. Было тревожно, от бабкиных ли слов, действовало ли самовнушение от необычного вида бутылки.

«Как же такая красавица оказалась на дне?»

Я решила не ломать больше голову и пойти к той бабусе, разъяснить вопрос, не дававший мне покоя.
Бабку Анисью я нашла сидящей на своём крылечке. Маленькая, худая старушка, в вязаной шапочке и шерстяных носках, на носу очки. Она не удивилась моему приходу, будто меня и ждала.

«Кто первый хозяин дома то говоришь? Да дом то этот Куприян построил, до войны, году в тридцать шестом, может, аль чуток поздней, когда на бабкиной Марфыной внучке женился, Ульянке. Да ведь в сельсовете то про это про всё записано, поантересуйся, милая. Ну, а куды родители её подевалися – не скажу, они все приезжи были. Девка красивая, ладная, работящая была. Неразговорчива только. Ну и скудно они с бабкой жили, может с того и вышла за Куприяна. Он из себя не гораз видный был, добро только, что начальник – МТС тут у нас до войны в соседней деревне стали заводить, а его заведующим, значит. Назначили его, да. Я то в ту пору совсем маленька была, а вот, гляди ко, стала вспоминать – и помню кой чего! Я любопытна гораз была».

Моя словоохотливая собеседница долго и с подробностями рассказывала историю семьи Пестряковых – как они жили и что не поделили между собой старая бабка Марфа и муж её внучки Купря. Из её путаного, с отступлениями рассказа я поняла, что они часто ссорились, кричали друг на друга. Бабка будто говорила соседкам, что не будет у молодых жизни. Не пара они друг другу. А почему – кто ж знает? Только однажды Купря, окончательно рассвирепев, сорвал бабкину икону, висевшую в красном углу, и со всего маху треснул её об пол. Икона треснула посредине, но пополам не раскололась.
Я воочию представила эту картину: высохшую старуху с горящими от гнева глазами и свирепого мужика – коммуниста, воюющего с идейным врагом, не желающим сдаваться, несмотря на контраргументы. Ну, чисто пропагандистское кино времён советского гонения на религию – опиум для народа! Однако, дальше всё было скверно. Бабка Марфа, говорят, прокляла своего неприятеля. А он продолжал гнуть партийную линию. Так они и жили втроём. Детей у молодых не случилось от чего то. Ульяна в войну простудилась на лесозаготовках и, проболев около трёх недель, умерла. Бабка уже совсем старая стала, а всё жила и жила вместо внучки. Лет через десять как война кончилась и она на тот свет прибралась. А Куприян в войну бронь получил и был оставлен на совхозном хозяйстве работать. Пить стал много, а жениться снова не захотел. Невест целая округа была, а ни к одной не хаживал, не замечали люди за ним. После себя никого на земле не оставил. Бабкино проклятье, как оказалось, силу большую имело. Бабка то умела лечить некоторые хвори, помогала людям и скотина, если заболеет – выправляла. А вот внучку свою не спасла от ранней смерти. Может, она нарочно так сделала, назло Купре.

«Он долго один жил, Купря то. Как стариком сделался, гриву отрастил и ногти на руках, как у лешего, глянуть страшно! Долго жил так, как оборотень какой, потом уж и из дому выходить перестал. Чем и питался только, не понять. Вроде и в магазин не хаживал. И люди к нему боялись сунуться. Он всех ровесников пережил в округе. У нас мужики долго не заживаются. Всё теперь раньше баб на тот свет справляются. А помер он это уж при Горбачеве, когда перестройка началась. Должно, совсем жить то устал, дак осенью, поздней, в октябре, должно, заслонку пораньше закрыл и лёг спать с угаром. Так и не проснулся. Деревней его и хоронили».

А потом дом сельсовету перешёл. Специалисты в нём жили молодые. Учительницы, да фельдшерица, она потом в соседнюю деревню замуж вышла. Тут уж они сами хозяйничали, подремонтировали слегка, да покрасили внутри. Потом жили недолго переселенцы городские, из Казахстана, от которых мы дом этот купили. Но их жизнь деревенская не радовала, показалась тяжёлой, они и землю не трогали, всё это осталось от предыдущих жильцов: яблони, кусты и клумбы.

Я осторожно поинтересовалась происхождением бутылки. Чья она могла быть? На это бабушка Анисья намекнула, что надо было б сразу её выкинуть, чья б она ни была. От греха подальше. Раз не пустая, значит, назначено было кому то её выпить. Кто не допил – горе другому передал.

«Вот незадача! Выходит, я своими руками Павлуше беду вместе с зельем отдала. Как нехорошо получилось… Ох, как же теперь поступить?» -

Я шла домой и всё думала о судьбе этого несчастного Купри. И тут у меня мелькнуло молнией видение - неужели Павел? … Он сегодня в баню собирался. Только б с ним ничего не случилось! Только б не случилось!»

Придя домой, я виду не подала, что озабочена и как ни в чём ни бывало, спросила:
«Ну, а сегодня вы в ночное что же, не собираетесь? Поработали, можно и на рыбалку к костерку съездить. Поезжайте, когда потом надумаете. Ночь тёплая, от комаров мазь только не забудьте. Комаров нынче пропасть».

Выпроводила молодых и стала Богу молиться, своими словами, как смогла. Что б сохранил всех нас и ума прибавил. Что б простил старушку Марфу покойную и зятя её, крещёного, но неверующего и жене его Ульяне что б упокоиться с миром. Что б Павлуша жив и здоров был, а выпивать бросил.

Я маленькую иконку Спасителя у нас в кухне в передний угол прикрепила сразу, как только мы этот дом купили. Вот перед ней я и молилась горячо, как могла, со слезами. Потом зажгла свечу церковную и обошла весь дом по часовой стрелке, со словами: «Господи, спаси, сохрани и помилуй нас, грешных!» Больше я молитв не знала. Святой водой побрызгала в углах и у порога. Больше ничего не умела. Капли пустырника на ночь приняла и уснула, провалилась куда то, как в детстве. Не слышала ночью ни шорохов, ни стуков, ни возни. Проспала аж до восьми утра. Дети позвонили, что всё у них хорошо, остаются пока на озере. Если проголодаются - приедут. А наловят рыбки, то с ухой ещё в ночь останутся.
К вечеру, когда я снова отправилась за водой на общественный колодец, узнала, что Павлуша вчера выпил как следует и во хмелю пошёл в баню к дачникам, которым он эту баню и срубил. Парился как обычно, всё хорошо, а из бани вышел - упал на траву и подняться не может. Отнесли его на руках домой, он в сознании, на людей глядит, но язык отнялся и почти не шевелится. Говорят, будто удар, инсульт.

«Ну, вот, видно дошла молитва моя до небесной канцелярии. Теперь пить больше не станет, лишь бы живой остался», - первая мысль у меня была.

«А как же он один теперь, кто ж ухаживать станет?» - спросила у соседки.

«Дачники на своей машине повезли в районную больницу, там полежит, может, отойдёт паралич то. А так сестра у него в соседней деревне живёт, вдовая, уж не бросит, должно быть, его. Хотя, всяко теперь бывает».

«Да, всяко бывает и теперь, и раньше и всегда. Только я твёрдо знаю одно: подобное притягивает подобное. Зло притягивает зло, а добро порождает добро. Времена меняются, казалось бы, безвозвратно исчезают в прошлом надежды людские, вкусы, бытовые привычки, культура, но неизменными остаются чувства, эмоции, энергия души – они вечны. Любовью рождается всё прекрасное на земле и остаётся в людской памяти. А тёмное и злобное - тяжёлым камнем опускается на дно. Ненароком тронешь его – и пропал человек».
____________________________________________________________________________________________
*Кувшин Беллармина – ведьмина бутыль для приготовления зелий.
**In vino veritas, in agva sanitas (лат.) – В вине - истина, в воде здоровье.

Октябрь 2010 г.