ПРОЗА

«Что это? Звонят колокола, никак?»

И о Боге в мирской суете вспомнят. И в храм заглянут, а то просто послушают колокольные перезвоны и переливы, замерев на минутку среди суетливого житейской однообразия.
Конец главной улицы упирается в треугольный сквер без единого деревца, обнесённый лишь чахлым, коротко стриженым кустарником с неизвестным названием. Посреди сквера спиной к храму стоит памятник. Нет, не основателю города и не писателю, жившему здесь полвека назад и не композитору, сочинившему известную оперу по мотивам сказочных преданий. Памятник посвящается путешественнику, открывшему племена дикарей на островах Тихого Океана.
Скульптору некуда было пристроить своё творение – большие города не возьмут абы что – площадку и для своих тяжело отыскать. На острова, прославившие учёного - исследователя, отправлять и вовсе никаких денег не хватило бы. Пришлось уступить тому, кто согласился принять бронзовый дар – городку, в окрестностях которого полтора века назад родился этот чудак, в одиночку затеявший изучать жизнь диких племён, будущий учёный - этнограф. С тех пор бронзовый путешественник стал городским брендом. Возле него назначают свидания и фотографируются молодожёны, туристы и все, кто когда – либо приезжал в этот маленький городок.

В один из жарких летних дней, когда асфальт становится мягким, как свечной воск, ни ветерка, ни намёка на дождик не случалось целый месяц, в местный музей заглянула туристка. В то жаркое лето посетителей было не густо, все приехавшие отпускники предпочитали коротать время у воды, благо местность славится обилием водоёмов: красивейших озёр, окружённых сосновыми борами. Персонал маленького музея, состоящий из директора, экскурсовода и смотрителя частично был в отпуске, частично отлучился решать семейные задачи, которых у женщин любого возраста, как известно, всегда найдётся с десяток. Трудовую вахту несла экскурсовод, кругленькая женщина средних лет, работавшая прежде в сельской библиотеке и лишь неделю назад принятая в музей. Время на часах послеобеденное, вряд ли кому придёт в голову интересоваться краеведением захолустного городка, когда вместо этого можно ловить загар и вдыхать смолистый запах, постелив покрывало на порыжевшие от зноя сосновые иголки, среди полутени разогретых июльским зноем деревьев.

Между тем в музее термометр показывал плюс тридцать три. Солнце к вечеру так накаливало крышу, что не спасали настежь открытые форточки и двери, одежда прилипала к телу, женские ножки к вечеру опухали и не влезали даже в открытые туфли.

Под столом экскурсовода Надежды Васильевны стоял наполненный холодной водой таз, куда она опустила ноги, надеясь, таким способом, немного придти в себя. Голову её покрывало мокрое хлопчатобумажное полотенце, спускавшееся на плечи, подобно накидке бедуина. На ней было пёстрое платье – сарафан, хорошо скрадывающее достоинства и выдающее недостатки фигуры - китайский пред а порте, обезличивающий крепко скроенных русских красавиц.

«Это музэй?... Почему вы босиком? Я правильно зашла?» - вошедшая дама неопределяемого возраста, сухая, как древнеегипетская мумия, подозрительно смотрела на босоногую Надежду Васильевну, её влажные, спутанные волосы, которые та, пребывая в задумчивости, встряхивала рукой, совсем неосознанно.
«Да, да, проходите! Здравствуйте…»

Экскурсовод Надежда запаниковала при виде вошедшей посетительницы. Она не провела самостоятельно ни одной экскурсии, хотя материал выучила практически наизусть. А вдруг будут задавать вопросы?

«Вы правильно зашли! Здесь краеведческий музей нашего города. Прошу Вас, сюда! Просто сегодня такая жара, сил нет. А я не могу ходить в тесной обуви. Босыми ногами, как будто, полегче».

«Я пришла взглянуть на ваш музэй!» - недовольная смущённым объяснением Надежды, провозгласила посетительница.

«Куда мне пройти? Позовите экскурсовода!»

Дама решительно шагнула вперёд, потеснив в крошечном вестибюле растерянную Надежду Васильевну.
«Она решила, что я уборщица, что ли?» - ещё больше смутилась Надежда, отступив на два шага.

«Вы, пожалуйста, пройдите в этот зал, а я сейчас обуюсь и расскажу обо всём, что знаю. Дело в том, что я работаю первую неделю… Все в отпуске. Вот здесь у нас – зал губернский. Воссоздана обстановка дворянской усадьбы».

Надежда Васильевна метнулась в кабинет с табличкой «Директор», выжженной на доске славянской вязью. Кабинет начальства был одновременно и кабинетом для всех остальных сотрудников. Площадь музея была недостаточной, каждый квадратный сантиметр использовался по своему прямому назначению – для показа экспозиции.

С трудом втолкнув отёкшие ноги в босоножки и наскоро причесав волосы, Надежда Васильевна метнулась обратно, больно задев бедром угол стола. Чуть хмурясь от боли, она всё же постаралась улыбнуться. Мысленно произнесла: «Господи, благослови!». Потом, чуть спотыкаясь, несмело начала свой рассказ.

Посетительница никуда не спешила и подробно расспрашивала Надежду о каждом экспонате:

«Какого этот рояль века? А какого года? А как к вам попал? А сколько вы за него заплатили?»
В «Крестьянском быте» расспрашивала про каждый глиняный горшок, каждый сундук, каждую мутовку и прялку.
Надежда Васильевна, поняв, что до конца рабочего дня ей не светит спастись от назойливой посетительницы, «мумии», как она её про себя окрестила, подумала:

«Придётся врать! Иначе ещё жалобу в журнал посетителей накатает!»

И она принялась вдохновенно сочинять небылицы, удивляясь своему невесть откуда взявшемуся красноречию. Сведения из разных источников, разных лет поступления надёжно хранились в памяти и, подобно компьютерным файлам, услужливо выщёлкивались в нужный момент и сами раскрывались. Надежде Васильевне оставалось лишь озвучивать их. Что она и делала в течение двух часов, остававшихся до конца рабочего дня.
«Мумия», вначале недоверчиво посматривающая на Надежду, в конце концов затихла, не перебивая и не задавая больше вопросов, внимательно слушала. Напоследок даже скупо произнесла:

«Спасибо! Не думала, что у вас может быть так интересно!»

«А вы напишите, пожалуйста, отзыв! Вот здесь!» - и Надежда Васильевна протянула посетительнице пухлый раскрытый журнал с отзывами, собранными за много лет.

Дама написала:
«Ваш музэй мне понравился! Желаю сотрудникам дальнейших успехов в пополнении его новыми (зачёркнуто), старинными предметами (зачёркнуто) экспонатами!»
И подпись: Костина В.К., пенсионерка, ветеран труда, бывший сотрудник фельдъегерской службы.

Наденька после её ухода моментально скинула босоножки, станцевала подобие канкана, снова растрепала волосы, выпила остатки тёплой газированной воды прямо из полуторалитровой бутылки, последние капли вылила себе на разгорячённый лоб. Села на стул, выдохнула, счастливо улыбаясь.

«Ух! Раз уж ветеран фельдъегерской службы написала отличный отзыв, значит, я сумела рассказать увлекательно!» - решила она, испытывая теперь симпатию к любознательной пенсионерке.

Надежда Васильевна до поступления в музей опыта рассказчика не имела, она работала с книгами, которые, как известно, даром отдают свои сокровища пытливому уму. Знай только, не ленись, читай!
Весь следующий день Надежда Васильевна работала под впечатлением вчерашнего дебюта. Рассказала обо всём директору, похвасталась записью.

Директор музея, женщина задорная, весёлая, Надежду Васильевну одобрила:
«Война – фигня, главное – манёвры! Я сама иногда вру, когда чего не знаю, главное – нельзя останавливаться. Остановишься – сразу начнут задавать вопросы. Иногда уж дюже умные заходят».

После обеда Надежду Васильевну снова оставили одну. Начальство вышестоящее в отпуске, этим обстоятельством грех не воспользоваться. Кот из дому – мыши в пляс!
И снова, как на грех, странного вида посетительница.

«Ой ты, господи! Да она ж больная!» - пронзило Надежду Васильевну, когда она всмотрелась в посетительницу.

Речь вошедшей девушки была тихой, бессвязной, монотонной и прерывистой одновременно. Простое летнее платье было откровенно мятым, видно, что она в нём и спала и ела, и не менялось оно уже не одну неделю. Девушке на вид было лет тридцать или чуть больше. Ноги, обутые в дешёвые шлёпанцы, все в мелких ранках и красных пятнышках от комариных укусов. Сальные волосы, завязанные синей канцелярской резинкой в хвостик, и длинные грязные ногти на руках и ногах выглядели отталкивающе и вызывали недоуменное сочувствие. Девушка достала из грязного пакета документы:

«У меня справка по инвалидности. Не надо… Я сама похожу, посмотрю…билет не нужен, мне на электричку. Вечером, я пешком с Селигера иду …там форум «Наших», мне на электричку вечернюю в Петербург надо… А, это у вас Рерихи… я была в их центре у нас… экуменизм, ну да, живая этика, сыновья, маленькая экспозиция, я читала всё. Цветы Мории, обитель света, Урусвати, их отлучили… в Тверской области тоже есть… Денег нет… Я продам телевизионную тарелку. Купит соседка…обещала».

«О Боже, куда же она потом пойдёт! Без денег, наверняка, голодная, голос тихий. От усталости, наверное. Чаю ей, что ли, согреть? К чаю совсем нет ничего, конфетки карамельки. И выйти купить нельзя, одну не оставишь. А вдруг она попросится ночевать? Куда я её дену?»- отрывисто думала Надя, идя вслед за странной посетительницей рядом по маленьким музейным залам.

«Вдруг что то разобьёт или унесёт?»- всё переживала Надежда Васильевна, по ходу пытаясь разговорить посетительницу. Но девушка её почти не слышала, всё бормотала про какую то телевизионную тарелку, которую она продаст, когда приедет домой. Надежда Васильевна выспросила, с кем живёт и узнала, что родители умерли, два года назад. Одна и живёт с тех пор. Работала библиотекарем.

«Коллега, значит, - подумала и совсем не удивилась Надежда. Как много она знает о Рерихах!»

Спросила, включая чайник: «Вы что же, всю «Живую этику» прочитали?

«Да, давно ещё, работала, читала … А вы разве нет?»- девушка впервые взглянула в глаза Надежде Васильевне.

«Вот какие глаза у сумасшедших! Мутные. Взгляд болезненный. Как будто их молоком разбавили и зрачки не фокусируются ни на чём. Всё время движутся».

«Давайте я вас чаем напою! Никто в музей уж сегодня не зайдёт! Через пятнадцать минут закрываю лавочку. Вам ведь в дорогу. Вот и чай, вот пара сухариков, карамельки. Больше нет ничего, живём бедно. Вы угощайтесь».

Девушка на удивление быстро справилась с горячим чаем и со всем остальным. Встала, пошла к выходу. Молча, не сказав спасибо, ушла, не прощаясь.

«Фу ты, напасть какая! Больше я одна в музее не останусь ни за что!"

"Не дай мне Бог сойти с ума! Уж лучше посох и сума»,- всплыли в памяти Пушкинские строчки.

Надежда Васильевна убрала со столика щербатую большую кружку, в компании музейных именуемую мирской – она предназначалась для подобных чудиков. Как рассказывала Лидочка, директор, в музей частенько заглядывают два старичка из близлежащих деревень, то один навестит, то другой. Когда музей только начинал работу, лет пятнадцать назад, эти дедочки принесли экспонаты: один гармонь, санки и полотенца вышитые. Другой – икону пожертвовал и книжицу старинную на церковнославянском, чётки, шитые из лоскутков – лестовку, они у директора в сейфе хранятся. Теперь оба старичка – почётные гости, один ходит по пятницам, у другого определённого дня нет, навещает, когда за пенсией едет или другая какая надобность приключится.

«Везёт мне на чудиков!» - засмеялась не могущая долго пребывать в удручённом состоянии Надежда. Завтра ещё кого - нибудь Господь принесёт, не иначе. Бог троицу любит. Эх, где наша не пропадала!»

День третий выдался суматошным. В пятницу в городке базарный день. Из окрестных деревень приезжают утренними автобусными рейсами народ дачный и сельчане по разным нуждам. В этот день городок оживает и вдвое больше встречается на улицах людей, снующих взад и вперёд с озабоченными лицами: всё больше покупателей. Но и продавцов тоже хватает. Выстраиваются на улочке по соседству с главной длинным рядком кто с чем: зеленью, цветами, старыми книгами, вязаными носками, молочными продуктами со своего подворья. Тут же и кроликов продают, щенят за символическую плату, котят большеглазых пушистых и вовсе даром. Гусят, индюшат, перепелов, даже волнистых попугаев частенько предлагают. Но на эту живность спроса большого нет, на них больше поглазеть в базарный день приходят. В такой день музей с утра до вечера не скучает – принимает посетителей. Тут уж все три сотрудницы заняты каждая со своей маленькой группкой: водят экскурсии из зала в зал, пересекаясь в тесном вестибюльчике.

«Смотрите, кого я к вам сегодня привела!» - громкий, привыкший повелевать, голос, заставил директора музея прервать свой рассказ и выйти навстречу говорившей. Пришла знакомая всем музейным дама. Москвичка, жена сенатора, живущая летом на одной из дач, богатая и потому держащаяся с большим достоинством и требующая к себе усиленного внимания. На сей раз она, как в известной передаче, будто объявляя «приз в студию!», с выражением сказала:

«Встречайте! Посмотрите, кого я к вам привела! Что? Не узнали??? Да это же первая модель Севы Волкова! Её снова начали усиленно снимать. Вот совсем недавно была передача Андрея Нахалова «Пустые разговоры», так Микочка там хорошо выступила, разнесла в пух и прах сегодняшних моделек, которые пройтись по подиуму ровно не могут, а не то, что бы ещё что!!!»

Первой модели Волкова, Мике, было хорошо за шестьдесят, если не сказать определённей. Но назвать её старушкой или бабкой никто не решился бы. Перед открывшими рот музейными тётями, среди которых не было ни одной относительно стройной, предстала высокая, очень худая, странно одетая девушка. На руках два десятка браслетов и колец, на ногах детские простые сандалии. Ни одна деталь ни в причёске, ни в одежде, ни в манере поведения не напоминала в её облике о количестве лет, прожитых ею на земле. Кроме кожи, которую не поменяешь и не разгладишь.

Мика стремительно проскочила проходной зальчик с небольшой экспозицией посвященной семье путешественников, искавших таинственную Шамбалу, и воскликнула:

«О, вот это я хотела посмотреть!»

Она остановилась посредине. Этот самый большой зал полностью посвятили тому чудаку - исследователю, чей памятник стоял в соседнем сквере и кто при жизни не искал лёгких путей, истово занимаясь научными исследованиями на скудные средства, выделяемые семьёй и немногочисленными благодетелями, коих отыскивали для него друзья.

«Какая здесь энергетика! О! Я всегда чувствую места, где сосредоточено положительное биополе. А тут оно супермощное! Просто невероятно!»

Мика говорила с чувством. Её речь всякий раз заканчивалась восклицательным знаком.
Директор сама знакомила Мику, как гостью знаменитую и редкую, с музейными раритетами и рассказывала о великом учёном, который родился в имении известного архитектора неподалёку от городка и вот теперь вернулся на родину в бронзовом величии, прославив Отечество и российскую науку.

Напоследок Мика познакомила женщин со своим портфолио, тогда она была моложе на несколько десятков лет, и сфотографировалась на память с сотрудницами. При этом всё говорила о положительном биополе, энергетических потоках и торфяных пожарах, которые заставили её бежать в провинцию, где так чудно и легко дышится. Обещала приехать ещё.

«Не надо! У нас и своих чудиков хватает! Если такие принцессы к нам каждый день повалят, я удавлюсь!»

Лидочка, директор, смешно передразнила любимую модель Севы Волкова, замучившую её своей эксцентричностью.

«Уж скорей бы кончилась эта жара! Как я по зиме соскучилась! Зимой у нас тихо. Редко зайдёт кто погреться. А так, в основном, школьники да неуёмные ветераны из местных».

А солнце всё раскаляло и раскаляло воздух, и лишь под утро роса едва смачивала жёсткую короткую травку окрестных полей. Озёра мелели, въезд в леса запретили, поставив шлагбаумы из спиленных деревьев, а поезда всё привозили новых гостей, вконец измученных асфальтовым чадом загазованных столичных улиц.