ПРОЗА

«Дети, должно, уже проснулись, а бабушка оладьи испекла, теперь в окно поглядывает», - потерянно думает Катя. Но нет нигде её утренних следов, нигде трава не примята, как будто сюда она на ковре самолёте залетела.

«Ну как же так, Катерина! Ну же, соберись немедленно! Тебя малыши дома ждут, бабушка переживает. Ты только не волнуйся, а лучше подумай, как ты сюда пришла, с какой стороны подходила…»

И ещё много всяких слов сказала себе Катя, припомнила даже школьные нелюбимые уроки географии: с какой стороны света на деревьях растут гуще лишайники и с какой стороны расположены в лесу муравейники. Но ничто не помогало. Катя понимала, что в поисках белых, она ни разу не посмотрела по сторонам, а лишь бродила, глядя себе под ноги, высматривая грибные шляпки. А на осины с берёзами поглядывать ей этим первым утром в знакомом лесу, не пришло и в голову.

«Ты всё «на авось» рассчитываешь! Ну, ну! Далеко ли ты с ним ускачешь!» - некстати вспомнила Катя саркастическую усмешку бывшего мужа Игоря, с которым рассталась окончательно в начале лета.

Более разных людей и представить себе нельзя. Жаль только деток, они по папе скучают. А он за лето лишь дважды навестил их, всякий раз оправдываясь крайней занятостью. Привёз, правда, каждому игрушек, подарков, денег оставил на три летних месяца. Насмешливый, довольный собой, своей щедростью. Чмокнул каждого в макушку, поговорил с полчаса и был таков. Но разве ж способны даже самые желанные подарки компенсировать ежедневную, пусть и не такую щедрую на материальные затраты, заботу родного отца! Катя сама выросла в неполной семье и всегда чувствовала зависть к подружкам, в выходные возвращавшимся с лыжни рядышком с отцами или летом с удочками из загородного похода. Оживлённых, радостных, что то второпях говоривших, смеющихся громко во весь голос. В их с мамой маленькой семье никто громко не смеялся, не курил на балконе и не выносил мусор в синих трениках, заправленных в носки. Мама всегда с усмешкой указывала Кате на подобных дяденек из их дома.

«Вот, Катюша, погляди. Разве можно выйти в наше время замуж, когда кругом сплошь и рядом живут такие с позволения сказать особи, гордо носящие имя мужчина».

«Но ведь есть и другие мужчины, те, кто ходит в костюме с галстуком и не пьёт вечерами пиво возле дома, не бранится громко и не устраивает сцен ревности», - возражала маме подросшая Катя.

«Конечно есть, но не про нашу с тобой честь, моя девочка! Для того, что бы встретить такого мужчину, самой нужно стать почти принцессой».

«Почему?» - не отставала Катя.

«А потому, дочь моя, что у них «свои женщины есть». Конкурс очень высокий. Помнишь, мы фильм смотрели Меньшова «Москва слезам не верит»? Вот если б ты пробилась в жизни как та Катя, из фильма, то и мужчина б тебе достался настоящий. Как тот Гоша, или Гога, он же Игорь, он же Егор».

Катя только сейчас подумала, сидя на широком пне и покусывая травинку:

«А ведь это мама меня запрограммировала! Я действительно встретила своего Гошу – только мне он назвался Игорем и втюрилась я в него по уши. Выполнила поставленную задачу и не заметила, как катастрофически ошиблась. Не мой это мужчина, не моя судьба. Только вот как же детей жалко! Как их правильно без отца воспитывать?»

Катя, хоть и стала взрослой и выучилась, образование хорошее получила, учителем истории работает, не представляла себе жизни без опоры, без дельного совета, без поддержки близкого человека. Мама рано ушла из жизни, на пенсию выйти не успела, сгорела, проморгав болезнь по женской части. Из родных осталась лишь бабушка Анисья, да и та далеконько живёт. Но вот всё лето дети у неё живут, оставить можно без волнения – и то большая подмога.

Слёзы катились в две дорожки, стекали к подбородку и капали на грибы в корзинке, которую Катя держала на коленях. Солнце уже перевалило за полдень, лес прогревался, в куртке стало жарко. Но снять её было невозможно, потому что приставали тёмные мелкие мушки. Больно накусали распухшие от слёз щёки . Катя улыбнулась, представив, как она сейчас выглядит.

С утра она даже чай не попила и теперь во рту пересохло, хотелось встретить ручей с чистой водой, да и бутербродик не помешал бы . Просторные карманы старой, дедовой куртки из грубого полотна, были пусты. Даже спичек не оказалось, хотя чем бы ей спички могли помочь. До ночи ещё далеко и Катя всё же надеялась отыскать дорогу.

«Не пропаду, найдусь, отыщу дорожку. Сейчас стану ломать веточки по пути, что бы по одному месту дважды не кружить».

Брела Катя потихоньку по лесу, обдумывала своё незавидное положение:

«А ну, как и впрямь заблудилась. Заводят же в глухомань, как в детских россказнях, черти, заставляют человека кружить день деньской на одном месте. Неужто и меня водят!? С нами крестная сила!» - сразу вспомнилась бабушкино присловье, говОренное в трудных жизненных моментах.

Катя потрогала цепочку, достала крестик. Поцеловала его. Вслух, зная, что никто её не слышит и стесняться тут некого, громко проговорила:

«Спаси, Господи, рабу твою Катерину! Не оставь детей малых без отца, без матери! Помоги Пресвятая Дева Мария, матушка!»

В лесу тихо стало, ни ветерка, ни зверька какого малого не встретила Катя. Только на мочажине повыскакивали из под ног молодые лягушки. Пролетела крупная стрекоза, «Большое коромысло». Катя вспомнила, что стрекозы эти часто возле реки летают. « Неужели я до речки дошла? Это ж с десяток километров от наших Лужков, значит рядом деревня Замостье?» И тут Катя собачий лай услышала, неожиданно, да так близко он послышался, будто в двух шагах. А через минут пять и собачка выскочила, спинка рыжая, ушки торчком, лапы светлые, хвостик кверху загнут. Остановилась в пяти шагах от Кати, воздух понюхала и побежала прочь. Катя было обрадовалась: «Спасибо, Господи! – и за ней направилась. А собачка скрылась и лаяла уже где то далеко впереди. Но потом снова подбежала и рядом закрутилась, будто с собой позвала. Катя уже сильно устала к этому часу, ноги заплетались и очень хотелось пить. Она хоть и нашла недавно в бору сопочку с земляникой, съела несколько горстей, да заспешила, боясь остаться тут. Змей страшно. Бабушка её всегда пугала, что змеи среди земляничных кочек любят свернуться калачиком, их не сразу и заметишь.

«Так то вот раз куснула змея Алёнку с нашей деревни. Красивая девка была, ясноглаза. Так и повредилась Алёнка головой с той поры. Так больше и не поправилась, в разум не пришла, не стало у ей памяти ни нА что».

Собачка бежит впереди, оглядывается, будто поджидает её. Остановится, снова посидит, хвостом вильнёт и скроется за кустами. Изо всех сил Катя старается не отстать, ветки за платок цепляются, волосы все спутались, заколка расстегнулась, упала где то. Только набранные утром грибы Катя не потеряла, упрямо держит в руках свою корзинку. Сверху на грибочки насыпался лесной сор: мелкие веточки, иголки хвойные, листочки ольшины, пух болотный.

Неожиданно, продравшись с трудом сквозь валежник, Катя вышла на открытое место, полянку с невысокой травой. Посреди на пеньке, спиной к ней, сидел человек, будто кого тут поджидал. Собачка рядом закрутилась, тихонько взлаивая. Мужичок, окутанный в брезентовый плащ, на голове старая фуражка, как часовой, невесть от кого охранял лесную поляну.

«Нашла таки… Молодец, молодец! Моя золотая!»- ласково похлопывал собачку по бокам.

« Ну, отыскалась, раскудрит твою налево? Тебе, тебе говорю. Чего оглядывашься? Нет тут никого боле!»

Мужичок повернулся к ней:

«Бабка твоя Анисья рысью прибежала. Христом богом просила снарядиться тебя искать. Вот, нашёл. Верней она вот, умница моя отыскала тебя. Лушка моя верная. Так что с тебя кило колбасы ливерной. А бабка за тебя мне две поллитры обещала. На вот, глони с фляжки, да съешь кА хлебца кусочек. Да не забудь Лушеньку угостить. Если б не она, ночевать бы тебе в лесу, девка, как пить дать. Скоко б ты ещё тут блудила . Сядь, на ложку посиди, отдышись маленько. До деревни вашей отсель килОметра три с лишечком, не мене".

Ещё почти целый час брели они втроём по лесу, непонятно какими тропами, вслед за собакой.

«Ты хошь верь, хошь нет, а матка у Лушки, её Найдой звали, не токо зверя в лесу находила, а и выгоняла мне зайцов под выстрел. А бывало, два разА, и лося пригоняла. Я так же как сейчас сяду в лесу на пенёк и жду с ружьём, покуриваю. Час и два жду. А она потом раз – и пригонит зверя прям под выстрел. Веришь, не?»

«Вот и пришли. Прощевай, девушка! До самой околицы тебя сопроводил. Тут уж сама дойдёшь, - вдруг неожиданно сказал дед. Привет Анисье передавай, загляну буде на днях. Меня Карпычем зовут».

«А по имени?» - спросила Катя.

«А имя ни к чему, меня так все знают. Да и знать некому, померли уж все тут в округе».

Ещё через час Катя, уже обцеловавшая детей, Мишеньку и Оленьку, заодно с бабушкой, всплакнувшая коротко, сидела за столом и еле еле ковыряла вилкой жаркое из картошки с белыми грибами, посыпанное молоденьким укропом. Она уже успела ополоснуться в баньке, топленой с вечера и ещё не успевшей остыть. Бабушка заставила её выпить целую рюмку домашнего самогона, настоенного на зверобое и калгане. Сидела. Улыбалась своим мыслям, вспоминая, как старалась не испугаться и не растеряться. Про телефон не жалела. Дело наживное, не беда.

«Чего лыбишь то? Кабы не Карпыч, пришлось бы спасателей вызывать, а сколько б они тебя искали… Вот что б больше ни ногой в лес. Сама лучше схожу когда».

«Я бабуль, знаешь чего улыбаюсь? Я когда потерялась, больше всего боялась, что не найдут меня, что если я умру в лесу. .. А потом, когда отыщут, станут в морге раздевать, а у меня трусы штопаные и лифчик старый, полинявший. И все подумают: вот так учительница, как ей не стыдно! Да, а как имя у Карпыча, как его зовут? Он не захотел сказать».

Имя у его не деревенское, вот он и стыдится. Галактионом его звать», - отвечала бабушка и через минуту с досадой говорила:

«Ну кака ты глупая, Катя! Про детей надо было в перву очередь думать, да про меня. Как я с ими осталась бы. А она про рваный лифчик! Если кто и узнат про твой лиф, ну и что! Богу надо молиться всегда, а не про глупось думать!»- бабушка рассерженно стала убирать со стола.

«Ложись иди, небось до вечера завтрашнего не добудишься тебя».

Катя легла в спаленке на высокую кровать со старой периной, знакомую с детства и провалилась в сон, как в рыхлый стог сена: жарко, темно и душновато. Не слышала, как пришли с улицы дети, как бабушка кормила их, водила в баню мыть ноги, уговаривала не шуметь. Как уже за полночь притулилась к Кате с краешку и шептала на ночь:

«Благодатная Марие, Господь с тобою! Благословенна ты в женах…»

Вернувшись в город, Катя первым делом пришла в храм и подала записочки. Маме покойной за упокой. Всем прочим – за здравие. Затеплила свечи и помолилась, как умела: «Дай, Господи, здоровья и долгих лет жизни рабам твоим Галактиону, Анисье, младенцу Михаилу, младенцу Ольге, Георгию и Екатерине.

«И ещё рыжей Лушке, Лукерье, - спохватилась Катя, вспомнив про переселение душ. Знаю, Господи, что нельзя. Прости. Я - на всякий случай».
.