Дед был лёгкий на ногу, поджарый, как степная борзая, подвижный и прямой, как жердь. Вставал он с петухами. Говорится так для красоты слога, на самом то деле петушиного возгласа заулок их никогда не слыхивал. Вместо петуха сам дед, встававший ни свет, ни заря, расхаживал по подворью, разминаясь, приседая, крутя в разные стороны корпусом и руками, делая зарядку. Сгибал и разгибал до предела спину, совершая наклоны взад и вперёд, болезненные боковые растяжки, доставая ладонями середину тощих икр, разламывался.
«Кабы не зарядка каждое утро, меня давно сковало бы», - втолковывал он своей жене, усмехавшейся над его причудами.
«Да взял бы лопату, лучше б лишнюю грядку вскопал, иль снег почистил! - говорилось в зависимости от времени года. – Вот и зарядка тебе! А какой прок попусту руками махать – время водить, не понимаю!»- всякий раз говаривала она, если приходилось по выходным видеть супруга, возвращающегося с непременного утреннего променада.
Пару лет назад родился у них долгожданный внук и отныне хочешь или нет, приходилось отзываться на оклик: «Дед». Двухлетний внучек Фёдор звал его по-своему: «Дека».
Баба была рада появлению дитятки никак не меньше деда и потому с радостью приняла новое для себя звание. Внучек позвал её первую из всей семьи: «Ба - ба!» Есть чем перед дедом козырнуть – вот, мол, к тебе первому ручки протянул, а меня зато – назвал первую.
Баба роста была небольшого, зато кругла и лицом и фигурой. Не то, что б совсем уж кругла, но вся такая пышная, во всех местах ровная, крепкая, как репка, не ущипнёшь. Мягкая и приятная лишь для постороннего глаза. Дед то знал, что супруга его бывает временами и твёрдо – каменной, не размякнет, как ты её маслом не поливай.
Она любила полуночничать, занимаясь чем попало. Какими – нибудь вовсе неважными, второстепенными делами. Фотографии в многочисленных альбомах перебирала, рассматривая и перекладывая в нужном ей порядке, улыбаясь каким то своим потаённым воспоминаниям, капая порой на листочки нечаянно оброненной слезой. Рецепты кулинарные в особую тетрадь вклеивала с собственными пометками, могла ещё из лоскутков сшить какую нибудь смешную куколку и повесить её на стенку «для создания атмосферы уюта».
Но сшить, скажем, платье, или там носки связать новоиспечённая баба не умела, зато ночь – заполночь любила читать книжки и стряпать пироги с разными начинками – с капустой, ягодные, рыбники и даже пиццу. В перерывах между чтением книг и занятиями кулинарией, баба ухаживала за своими многочисленными горшочками, выставленными на подоконниках их просторного и светлого дома. В горшочках росли её любимцы. Лучше всего чувствовали себя на окошках пышные бархатистые глоксинии и миниатюрные узумбарские фиалки. А в самой большой комнате в простенке между двумя окнами, на том месте, где в деревенских домах ставят трельяж, высилось узкое керамическое кашпо, терракотового цвета, в котором рос настоящий вьетнамский бамбук. Его привёз сын из города по просьбе невестки. В малометражной квартире в будущем такой великан занял бы слишком много места. Сын прочитал в интернете, что бамбук может вырасти в высоту до четырёх метров. Подаренный же друзьями по случаю рождения ребёнка, крошечный росток вьетнамского бамбука, судя по скорости своего роста, уже перегнал Федю и обещал вымахать на все пять.
Наши дед и баба хотя и жили в деревне, жизнь вели совсем не деревенскую. Хотя бы потому, что оба ещё работали и не ленились каждое утро отправляться на автомобиле в город и возвращаться оттуда домой затем лишь, что бы переночевать среди деревенской тишины, нарушаемой лишь шуршанием мышей за стенкой обитого изнутри фанерой бревенчатого дома.
Вечером прихватывали по пути пару, тройку деревенских, идущих пешком с электрички. Вот эти деревенские, коренные и дали деду и его супруге прозвище, не в бровь, а в глаз. Кто родился в деревне, тот знает, как намертво прирастает второе имя к человеку, бывает про первое уже и не помнит никто, особенно, если человек простецкий, не имеющий ни должности мало – мальской, ни статуса, а так – не пришей кобыле хвост.
К примеру, прозвали одного молодого ещё мужика, совхозного шофёра, Маланьей. Так и говорили: «Спроси у Маланьи, он запасливый!» Иной подумает, что прозвище присвоено как намёк на половую ориентацию, ан нет, вовсе не потому. Просто простой шофёр Боря любит порядок и соблюдает его фанатично, не взирая на смешки окружающего деревенского сообщества. Машина его, старенький Камаз, весь блестит свежей краской и чистотой – от зеркал до дисков. Сиденья в машине покрыты радужными вязаными накидками, изготовленными Бориной женой из старых свитеров, а под ногами резиновые коврики застелены газетами в несколько слоёв. Сапоги он в кабине снимает, аккуратно отставляет их в сторону, под сиденье и остаётся в носках. Боря если и возьмёт попутчиков, то обязательно попросит вычистить ноги о траву, прежде чем позволит влезть в его «кабинет». Все, кто его давно знает, уже и смеяться бросили– мало ли чудиков на свете!
Или вот механик совхозный – тот даже и не возмущается, когда при нём же говорят: «А это ты вот, у товарища Ленина узнавай, есть у нас в запасе тормозные колодки для Белоруса или нету». Потому что фамилия у механика Ульянов, а отчество Ильич, и уже никто, кроме жены и совхозного бухгалтера не помнит, что зовут его Валентин.
Опять же, молодого тракториста за глаза зовут Джульеттой. Сам он из себя неказистый, роста невеликого, по повадке тихий. Только оттого его шекспировской героиней называют, что малый имеет роскошные каштановые кудри до плеч, между прочем, всегда чистые и шелковистые, которыми он мог бы зарабатывать неплохие деньги, снимаясь в рекламе дорогого шампуня Herbal essences.
Наши новоиспечённые дед и баба мало того, что внешне очень уж не похожи друг на дружку, хотя и прожили бок о бок не один и не два десятка лет. В характерах их сходства совсем не отмечается. Пословица о том, что муж и жена – одна сатана, ни коим образом себя в их случае не оправдывает. Во всём они разные. Муж стойкий, как бамбук, моложавый, ничто его не берёт. А жена как круглый кактус астрофитум, вся в пушистых колючечках - шипах. И как только прожили столько лет вместе. Сами удивляются. Однако, не вслух, при людях, а так, в думках своих ночных, сами про себя.
Вот, к примеру, возьмутся они весной сооружать грядки на огороде. Жена делает свою медленно и основательно, едва, едва успеет к обеду одну осилить, зато ровную, пышную, все комочки разобьёт, сорняки выберет, лоточки у неё все по струнке выправлены. Муж за это время три длинных полосы большой лопатой перевернёт. Комки здоровенные не разобьёт, зато выиграет по площади вскопанной почвы. Ему очень хочется получить от жены благодарность, он ждёт, что она скажет:
«Ну, Евгений, ты у меня и шустрый, нам и мини плуг не нужен. А я только ещё успела первую закончить!»
Вместо этого он каждый раз слышит:
«Ну ты и нарыл!»
«Что, снова не ладно?»
«Плохо, конечно плохо! Комки кто разбивать станет? А лотки то – будто бык нацедил, срам один. Выравнивай срочно, иначе я сама примусь выправлять!»
«Ладно, хорошо», - скажет муж.
Он хоть и огорчится, но виду не покажет и здесь же кинется выравнивать кривые ручьи. Но ещё больше их в сторону уведёт! Потом схватит грабли и примется разбивать комья сырой земли.
«Да что уж теперь их бить! Пусть день постоит так, земля попросохнет. После сама я аккуратно маленькой цапочкой расшевелю. А ты давай после обеда канавку подчисти, плохо вода уходит».
После обеда муж с готовностью бросается выполнять поручение своей владычицы. Имя у неё для царицы самое подходящее – Тамара. Упаси бог назвать её Томой! Ещё при знакомстве с ней, в прошлом веке, будущий супруг, работавший в далёкие времена мастером на мебельной фабрике, получил устное взыскание за выдохнутое в минуту нежности имя Томушка. Ему было строго заказано изменять данное ей рано умершим отцом имя Тамара. Ну, нет, так нет. Между прочем, она тоже всегда называет мужа полным именем – Евгений. Красиво и благородно. Не то, что Женя или Женюра, ужас какой то!
Ехали они как то после работы домой, прихватив по дороге, как обычно, пару попутчиков. День выдался не самый лучший. Дождик накрапывал, ветер срывал жёлтые листья, машинка перекатывалась с боку на бок по разбитым колеям. Евгений и в такую погоду гнал от себя уныние, не позволяя неприятностям сушить сердце и угнетать душу.
«Всё хорошо, всё хорошо!» - часто повторял он, как брамин верховную мантру. «Чего ж хорошего? Плохо всё!» -
Отзывалась резко Тамара. Я утром ковёр вытащила, думала вечером выбить. Погоду ясную обещали, заразы. А на деле – вон, как из сита весь день сеет, ковёр теперь замок весь. А тебе всё хорошо!»
- Упрекала она мужа, виноватого даже и в том, что синоптики ошиблись.
«Вот, вы видели где нибудь ещё такую женщину? У неё куда ни глянь, везде плохо, даже когда со всех сторон хорошо!»-
обратился к попутчикам, молодому директору сельского клуба Геннадию Ивановичу и отцу его, Ивану, по прозвищу Ваня Чин, работающему последний год до пенсии в городском ЖЭКе плотником.
«Купил свежий хлеб – плохо! Вредно для желудка. Принёс вчерашний – тоже плохо, его только собакам есть. Купил на день рождения цветы – зачем деньги извёл, у неё цветы на всех подоконниках цветут. А не купил бы – было б плохо, потому что скряга, жмот и совсем не ценишь жены. Даже сыну успела сказать «плохо», когда Федя родился, потому что она хотела девочку».
Тамара круглой бровью повела, покашляла, но благоразумно помолчала, думая про себя:
«Погоди, прохвост! Ты у меня сказку Маяковского наизусть выучишь! Будешь потом Феденьку развлекать. Нашёл кому высказать – Ване Чину. Он же распылит по всей деревне, что мы чуть не разводиться собрались. А уж и посудачат про нас, только успевай святой водой умываться…»
Ваня кратко хохотнул, ответив своей обычной скороговоркой:
«Всё чин чинарём, куда шея повернёт, туда и голова говорит. А ты думал как? Жинка только по первому году сладкая малинка, это уж после в волчью то ягодку обращается».
А сын его, грамотей, прибавил, что ещё Гоголь говорил, что каждая вторая баба, торгующая калачами на рынке, та и есть ведьма.
Хорошо, доехали наконец. А то б ещё минута, и Тамара высказалась бы, не стерпела насмешек. Готовя неспешно ужин – овощное рагу и помидорный салат с оливковым маслом, полезный и лёгкий, Тамара задумалась, припоминая разные дни своей жизни. Редкий упрёк, да ещё и при посторонних:
«О, кажется, я его допекла!»
«Куда же, а главное, когда, исчезает первый восторг обожания, восхищения друг другом? Вот со стороны деревенским кажется, что живём мы замечательно, но ведь это видимость одна. Пыль в глаза пускаем».
Тамара замирает над столом, медленно продолжая нарезать лук, отчего из глаз ручейками струятся слёзы. От сожаления по поводу коварства времени, не оставляющего надежд на вечную свежесть, от луковой едкости и от нестойкой туши для ресниц. Тамара отчётливо помнит первую встречу, словно позавчера она познакомилась с Евгением в читальном зале библиотеки. Он, тогда заглянув через плечо сначала в книгу, которую она читала, потом ей в глаза, зачем то смутился и пробормотал:
«Простите. Я эту повесть тоже недавно читал. А вы на филфаке учитесь? А я в Лесотехнической. Но Куприна тоже очень люблю».
Потом стихи читал о Прекрасной Даме, о скифах, о чёрной шали. Очаровывал, заколдовывал, словами опутывал. Заманивал. Сначала робкий, неловкий, а потом осмелел и нет, нет, да и делал по своему. Ну, она тогда строго:
«Евгений! Прекрати сейчас же!» Слушался. И всё чаще и чаще слышалась его извечная мантра:
«Всё хорошо! Всё хорошо!»
Иногда он будто сам у себя выспрашивал: «А чего хорошего?»
И опять, расхаживает по дому, думая о чём то, заложив руки за спину, как арестант, и повторяет: «Всё хорошо, всё хорошо…»
По телефону разговаривает и тут опять слышно:
«Понял. Всё отлично. Да. Да, как договорились. Хорошо. Я понял, хорошо!»
«Ужинать не идёт. Боится, что снова стану ворчать. А и правду Ваня то Чин сказал. Превращаюсь в злую ведьму. Всё не так. А если всё не по – моему, значит - плохо».
Тамара подходит к зеркалу и видит в нём тусклый незнакомый силуэт, угрюмое лицо с опущенными уголками губ, безрадостные глаза, когда то сиявшие чистым небесным светом, перья мелированных волос, совсем не вязавшиеся с её располневшей фигурой.
«Неужели это ты, Томка?» - ошеломлённая открытием, шёпотом, разглаживая руками щёки, спрашивает она у себя.
Умывшись, стряхнув с себя остатки сомнений, Тамара включает верхний свет. Накрывает в гостиной стол, постелив белую ажурную скатерть, вязанную прежней хозяйкой, давно уже припасённую с чердака, отбеленную и накрахмаленную, ждущую важного события или добрых гостей. Достаёт припасённую к празднику баночку лососёвой икры, огурчики, ставит маленькие, похожие на напёрстки серебряные чарочки для коньяка.
Когда стол накрыт и остаётся только позвать мужа, Тамара переодевается, надевая домашний брючный костюм золотисто коричневого цвета, когда то очень подходящего к её рыжим волосам. Причёсывает волосы, решая непременно вернуть себе свой природный оттенок, невзирая на модные тенденции и советы телевизионных стилистов.
«Женя! Женчик! Долго ты будешь возиться! Ужин остыл, я жду!» - пробуя новые тона голоса, напевает Тамара.
«У нас сегодня праздник! Ты как всегда забыл!»
Чуть помолчав, вспомнив, что она решила начать прямо с сегодняшнего вечера отсчёт времени в обратную сторону, что бы окончательно не превратиться в грустную старую чертиху, она ещё более медовым голосом воркует навстречу возвращающемуся из гаража Евгению:
«Хорошо, хоть я вспомнила!»
«Хорошо!» -
Растерянно отзывается озадаченный муж, вглядываясь в непривычный Тамарин облик и ещё более удивлённый тому, что она впервые за тридцать лет назвала его Женчиком, как звала только мама, когда он, заигравшись с дружками, забывал время ужина.
А прозвище они всё же получили новое. Прежде их звали Физкультурником и Плаксой. Теперь вся деревня зовёт их Хорошухиными, потому что у Тамары в её новой жизни тоже всё хорошо.
Спасибо Вам, Ангелина, за правдивый рассказ! Да, вот так в жизни бывает: можно, оказывается, и измениться в лучшую сторону, а, вместе с собой, изменить и окружающих, преобразить мир. С уважением, Катерина.
Спасибо, Катерина, за Вашу активность, за добрые слова, внимание. Мы редко замечаем, как скатываемся в минус. Надо бы к себе внимательней присматриваться, находить в себе изъяны, а в окружающем отмечать лишь доброе и светлое. Жизнь от этого лишь засияет новыми гранями, откроет в простом неузнанное прежде, удивит. Мы часто с годами забываем простую истину, которую очень давно узнали из школьных учебников о том, что человек - сам кузнец своего счастья (или несчастья).
Все так и есть. Оптимистичный взгляд на жизнь не только поможет избежать непривлекательного облика: " угрюмое лицо с опущенными уголками губ, безрадостные глаза", но и даст ощущение радости жизни. Этому можно и нужно научиться. Спасибо автору.
Я рада. что девушки со мной согласны, вот он - верный женский взгляд на обыденность. Мы знаем, как нужно, но не всегда следуем прямым путем, приходилось и мне плутать и возвращаться назад. Потому и рассказала об этом.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
