Старик смотрел на песочные часы, которые дочь поставила на столик. Ему было удобно дотягиваться до них рукой. Перевернуть с ног на голову и, снова, раз за разом, следить за скоро убегающей струйкой песка, который перетекал из одной колбы в другую за пятнадцать минут. В телевизоре увидел такие часы, попросил купить. Пока сыпался голубой, мелкий песок, старик придумал новое занятие - вспоминать отдельные куски своей длинной жизни. Вообще то, в последние годы он полюбил чтение, особенно исторические романы. Внук принёс как то разом, два десятка книг. Старик первым делом прочитал про войну двенадцатого года, про которую до сего дня помнил стихотворение Лермонтова: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя, Богатыри – не вы!»
Но вот глаза вдруг стали уставать, долго не почитаешь. Одну книгу одолевал в две, а то и три недели, возвращаясь к понравившимся страницам, перечитывая их заново. Восемьдесят шесть лет, никого из ровесников на этом свете не осталось. Старухи ещё есть в таких годах, а старики, как слабый пол, уже все в других селеньях. Вымерли, как мамонты. Поговорить не с кем, целыми днями один. Дочь приходит часто, но посидеть с отцом ей некогда, пять лет на пенсии работает, помогает гасить кредиты внуку – шалопаю. Прибежит, по хозяйству самое необходимое сделает, сготовит что – нибудь, чаю на дорожку выпьет, и вот, пока пьёт чай, парой слов они и перекинутся. Так, ничего особенного. Старик спросит, какие новости, дочь как всегда ответит, что ничего не знает, некогда ей лясы точить.
«Так таки и некогда? – переспросит старик.
«А когда, папа? У меня ж два мужика ещё, кроме тебя, есть хотят. Да всё им мясное подавай, да что б первое и второе, неплохо бы ещё и салат. Просто какой нибудь супчик овощной, спаси бог, скажут, мы не вегетарианцы, у нас работа физическая. Уж скорей бы Глеб женился. Боюсь, не остался бы в холостяках, к тридцати подкатывает».
«А есть какая барышня у него, похаживает куда по вечерам? Ну, за девками бегает? Нет у него каких других планОв? А то ведь завелась у них мода на однополую любовь, как то она называется… забыл».
«Нет, что ты, не пугай! Просто у молодёжи теперь карьера на уме, на первом месте финансовая составляющая. Жениться не спешат, детей заводить не спешат. Сначала базу создают, потом о женитьбе думают. Так он сам мне говорит, его слова. Да и зачем хомут надевать, когда ему и дома хорошо!»
Пару недель назад старик съездил на кладбище, попроведал покойную жену. День тогда выдался тёплый, ясный, безветренный.
«Бабье лето кончилось, а холода нынче не спешат».
Могила была в хорошем месте, ухожена, прибрана. Иголочками сосновыми чуть присыпана. Кругом дерева, жёлтый песок. Дочка, видно, недавно заходила, цветы стоят свежие. Старик не спеша отпил грамм сто из фляжки, кинул в рот мятный леденец, пососал. Лучше б огурец солёный, как раньше, но зубов, вот не осталось, рад бы, да не укусишь! А уж как раньше он эти огурцы любил! Мог банку свежепросольных разом, один за одним, без хлеба даже, схрумкать, пока зубы целы были. А вставлять искусственные старик не захотел. Врачей боялся, сколько себя помнил, с детства, по больницам не хаживал. Однажды разговорился в магазине с бывшей соседкой. Та удивилась:
«Что, у тебя в поликлинике и карточки даже нет? Да ты с ума сошёл! Помрёшь, родные то намучаются с тобой. Вскрытие придётся делать, возить тебя туда обратно, везде ж платить! Да ещё и к патологу, который резать будет, очередь! Нет, ты иди и заводи срочно карточку!»
Но старик легкомысленно махнул рукой:
«А мне то что! Пусть возят, я про то знать не буду! А ругаться начнут – им же хуже, про покойников плохо нельзя говорить. А для чего я им полпенсии каждый месяц отдаю? Пусть уж похлопочут, не развалятся!»
Походил тогда старик по кладбищу, повстречал своих старых знакомых, поговорил с каждым потихоньку, повспоминал годы прежние. Вставали они перед захмелевшим стариком, как живые, разговаривали с ним, улыбались, шутили. Зазнобу свою встретил, не показалась она ему на фотографии. Уж больно лицо замкнутое, губы поджаты.
«А ведь она совсем не такая была, веселенная, бойкущая, ох и давали жару мы! А тут что? Нет, надо загодя свою карточку приготовить, подходящую, а то привинтят, поди знай что. И муж её, Егорка Пряник тут же. Убить когда то хотел на охоте, встретились ненароком в лесу. Да как то отвёл Бог. Вот, лежит тут уже пятнадцать лет, а ведь моложе, - старик взглянул на карточку, - Вона, аж на целый десяток».
Каждому старик доброе слово сказал, даже прежним врагам своим пожелал лёгкого лежанья. А ночью приснился ему сон. Бывший сосед, Серёга Кубанец, напротив жили, на рыбалку вместе любили ездить, спросил:
«Ты ещё всё брящешь? А у нас тут все свои, тебя только и не хватает, для полного комплекта! Тебя только за смертью посылать!»
И загорготал, откинув лохматую голову, да так явственно, как раньше, когда на рыбалке травили анекдоты. Старик проснулся, долго вспоминал Серёгу, потом снова под утро забылся, и снова Серёга тут как тут, вернулся. Старик спросил:
«А чем вы там занимаетесь? Чего делаете то?»
Серёга поскучнел и ответил: «Да ничего особенного, просто летаем», - и пропал.
Старик решил, что Серёга был посланцем, что бы сообщить, что подходит его очередь, пора в путь дорогу. Сколь не живи, а умирать всё ж не миновать, придётся.
Глядя на песочные часы, он представлял себя песчинкой, малюсеньким кристаллом, который по каким то неведомым физическим законам задержался в сосуде, когда все другие, такие же по виду, в свой положенный срок покинули верхний предел, дружно соскользнув в нижний. А он остался.
Старик после этого сна решил, что пора и ему умирать. Интересного в этом мире для него не осталось. Что он здесь забыл? Что его тут держит? Он прислушался к своему телу, оно никак не отозвалось. Приподнял руки, рассматривая их. Крепкие ещё, хоть и подсохли за последние пару лет. Но силы то прежней всё равно нет, только ложку ещё и держат, да воды стакан. Хорошо, не трясутся, а то вот ведь бывший президент Америки, тоже долго прожил, а что толку, трясся все последние годы, как Иуда. Болезнь Паркинсона. А уж у него ли не было врачей, за ним ли не ухаживали. А я вот и без них всю жизнь обходился, и сейчас, можно сказать, здоров для своих то годков. Одряхлел, но ноги ещё носят. Надо помирать, а по какой причине, неизвестно. А весной и совсем неохота будет.
Старик любил весну. Ждал прилёта сначала грачей, удивлялся их деловитости, как они ловко подновляют гнёзда, устроенные на высоченных тополях. Если глядеть снизу, грачиные гнёзда похожи на кучи валежника. Ждал скворцов и строил для них скворечники, прибивая на высокие жерди в своём огороде. Вечером любил выйти из дома и послушать, что они вытворяют.
«Земля весной из под снега проглядывает чёрная, и птицы самые первые тоже черные, а летом кругом цветы, разнотравье, и у пташек наряды разноцветные, - сделав для себя открытие, подумал Старик. А теперь и скворцов не видать, и домиков для них никто не ладит».
Любил весной пробивать в ледяной корке в коммунальном дворе ручьи, что бы тот поскорей очистился от снега и подсох. Любил приносить домой первые апрельские подснежники, а в мае ландыши. Радовалась цветам Зинаида, самой то некогда было в лес сбегать, всё на грядках своих сидела, огурцы первые выращивала. Любил сажать деревья. Выкапывал в лесу то рябинку маленькую, то клён, приносил и сажал возле дома. Никому из соседей и в голову не приходило этим заниматься. А потом, когда выросли деревья, соорудили сообща между ними стол и скамейки. Но проводить так время Старик не любил, что там услышишь, пустую брехню, на неё и пять минут потерять жалко. Нет, он в свободные часы в лес спешил, на озеро. В последние годы уже ни ружья не брал, ни сеток не ставил. Просто наблюдал жизнь лесную и озёрную, удивляясь каждый раз чему нибудь новому. Всё, кажется, уже видел, а как наступала весна, удивлялся и радовался, как маленький. Сам про себя в душе усмехаясь:
«Ну чисто пацан! Ни прибавить, ни отнять!»
Недавно старик сходил в парикмахерскую и побрился наголо, как Гриша Котовский. Накануне дочь сделала ему замечание, что, оброс, мол, ты, папа, нехорошо так, давай, мол, постригу. А после по хозяйству захлопоталась. Да так и ушла, забыла про стрижку. Вот он и пошёл в салон. В кресло когда уселся, защитным плащом его укатали, спросил:
«Скажи, милая, сколь стоит твоя работа?»
Девушка отвечала: «Двести пятьдесят. Ну, у вас, дедуля, волос не слишком много, вы пенсионер, можно за двести».
Старик стал подниматься, говоря:
«У меня и нет с собой столько то, не взял. Да и что это, меня постричь пять минут. И за это я двести рублей должен отвалить, за здорово живёшь? Я ведущим инженером двести получал, так это за месяц целый! Нет, милая, я ещё из ума то не совсем выжил, не надо мне ваших салонов…»
«Ладно, дедушка, сиди! Я тебя за пятьдесят рублей оболваню, но под ноль, договорились? Не будешь потом ругаться?»
«Давай! – согласился старик,
- Вот отец мой, сколько я себя помню, сам голову брил всегда, да ещё опасной бритвой, таких нет сейчас, наверно. На ремне её правил, а брил так, что голова у него блестела, как бильярдный шар».
Он ещё что то говорил, но девушка весело сказала:
«Всё, дедуля! Причёска как у новобранца, любуйся!»
«Не моё это дело, в зеркало пялиться, я в него теперь и заглядывать бросил. Самому глянуть страшно, не то, что людям. Старости, милая, зеркала не надобны. Мягкая подушка нужна, тёплый угол, да ласковое, душевное слово. Спасибо тебе, на маленькую ты мне сэкономила».
Старик погладил ладонью посвежевшую голову, надел видавшую виды серую с прозеленью шляпу, на прощанье спросил:
«Жених то есть у тебя?»
Девушка прыснула:
«Дедушка, у меня уж детишек двое, какие женихи? А ты никак посватать решил?»
Старик покивал головой, думая ещё что то сказать, махнул рукой на прощанье, сутулясь вышел.
«Хорошая девка! Нашему бы шалопаю в самый аккурат. Не беда, что парикмахерша, необразованные то ещё добрей бывают…»
Шёл, покачивая свежевыбритой головой, к дому и вспоминал свою армейскую службу. Только что кончилась война, командиры в полку все как один были из действующей армии. Хорошие командиры, строгие, но солдат любили. Старик за три с половиной года дослужился до старшины, привык к своим ротным, даже домой не тянуло. А природа какая там, в Закарпатье! Ох, и дивные места! Везде своя красота в природе есть, и на севере и на юге, в Сибири только не довелось побывать. А вино местные жители кружками наливали, а то и ведро выставят. Не жадные люди тогда были, хоть и жили скудно. Хлеб, виноград, помидоры, мамалыга, сыты все были. Вспомнил, как однажды в поле увидел суслика. Тот стоял на кочке, не замечая вокруг себя ничего. Вглядывался куда то вдаль. Старик убил его одним выстрелом. Для чего - он и сам не знал. Даже не задумывался, когда прицеливался. Суслик подскочил, подброшенный выстрелом, ничего не успев понять. Старик нет, нет, да и вспоминал иногда бедолагу. Сколько жил на свете, много чего пришлось повидать и на охоте, и так, а вот бесцельно угробленный суслик зачем то сидел в голове, да высматривал что то в своей степи.
Дочка пришла навестить, ахнула:
«Зачем ты наголо то к зиме постригся! Я ведь тогда забыла, зато сегодня ножницы в сумку с самого утра положила. А ты - готово дело, денег не жалко!»
«Деньги, Тамара, пыль. Не всё за деньги купишь, ты не жалей их. Когда захочется тебе – сделай тоже причёску, подчепурься. Ты ж не старуха ещё! Знаешь, как свободно голове стало, рука лёгкая у девчонки – парикмахерши. Я вот помню, мать твоя покойная, моя жинка, всё в молодости бусы себе хотела. Да всё не до них было, баловство это, думалось. Поважней покупки старались сделать. Трюмо там, или коврик на стену. А радости от них немного. Правда, «Красную Москву» я ей пару раз покупал, пудру «Рашель» тоже, ну и чулки капроновые не запрещал носить. Были ведь в наше время и такие, кто не давал жёнам не то что чулки, а и комбинацию кружевную надевать. А ведь женщинам от этого - радость. Теперь я это понимаю. Мне в молодости баян хотелось. Купил, в кредит. Потом фотоаппарат «Зенит», тоже купил».
«Да всё я, папа, помню, мы ж с тобой ночью печатали фотографии, не все, правда, получались, блёклых много было. Вон в серванте, два пакета их. Я в воскресенье приду, мы их обязательно посмотрим», - дочь, как обычно, спешила.
Старик лежал, ворочался с боку на бок, не мог заснуть. Хотелось рассказать кому нибудь всю свою жизнь. Спросить, правильно ли тогда то поступил, а вот тогда хорошо ли сделал, или нет. Но не было слушателя. Кот, такой же старый и глуховатый спал в ногах, похрапывал.
«Тёщу, Вассу Карповну, обижал зря, - вспоминал Старик. Чего хотел ей доказать? Что я чего то в жизни стою? Ну, и не зря она меня тридцать лет пилила, строгала. Зато потихоньку всему научился, чего раньше не знал и знать не хотел. Она, правду сказать, старушка с характером была, не приведи господи! Как мы с ней только друг друга словами не чехвостили, срам вспомнить. Сейчас разве б стал я так ругать её! Ни за что! Сейчас бы вот и с ней поговорил, а она б обрадовалась. А раньше думал – жить нам с Зиной мешает, поскорей бы прибралась. Вот ведь грех какой…»
Песочные часы давно просыпали положенные песчинки, прошло пятнадцать минут, и час прошёл, два и три. Сна всё не было. Ничего нигде не кололо, не жгло, не тянуло, не давило и не мёрзло. Тихонько стучало сердце, гоняя по тёмным жилкам старую кровь. Старик приподнялся, опустил тонкие ноги на пол, подошёл к тёмному окну. Ночь самая глухая, осенняя глядела на него из за стекла. Ни звёзд, ни луны, только и можно различить ветки яблони, прилепившей свои листья к самому окошку.
«Ну и чего ты приходил? – мысленно спрашивал Старик у Серёги.
Завидно вам там, что я ещё тут, ещё книги читаю, размышляю, на птиц в окошко смотрю, кот со мной такой же старый греется? Чего я у вас там не видал? Полетать я с вами успею, а вот весну встретить ещё раз, пусть самую последнюю, хочу. Я вам потом всё про неё расскажу…»
Проникновенный, психологически сильный, крепко сшитый рассказ. Художественные детали очень удачны. Вся жизнь старика сконцентрирована в небольшом рассказе. Образ героя напомнил мне фильм "Ворошиловский стрелок" - такой же сильный, самодостаточный там герой, которого играет Михаил Ульянов. Порадовалась, что Старик не умер в конце рассказа, а ждет новую весну. За это Автору отдельное спасибо и творческих успехов.
Спасибо, Вам, Наталия за конкретику в оценке рассказа. Мой Старик списан с живого деда, он и в самом деле такой, себе на уме, с цельным и не простым характером. Рада, что в моём описании образ получился выпуклым и привлекательным.
