ПРОЗА

Ах, какие мы все чистые и свежие, прозрачные и воздушные, благоухающие диорами и шанелью. А если вдруг подойдёт к вам пропахнувшая всеми человеческими нечистотами, с засаленными волосами, непонятного пола и возраста личность в самое свежее весеннее майское утро, когда воздух пьянит черёмухой и нежность молодой листвы будоражит память и так пронзительно хочется перемен…
Вот таким уютным и свежим утром, когда жизнь, несмотря на возраст и сопутствующие проблемы, тешит и радует приходом новой весны, как то подошла ко мне неопределенного возраста полуженщина , полудевочка, полупарень, сразу и не разберёшь - кто это перед тобой :

«Дорогая, здравствуй! Я бомжиха Тамарка. Дай два рубля!»

Я в ту минуту покупала «Аргументы недели» и что то ещё по мелочи, вроде катушки чёрных ниток, чем торгуют нынче ларьки «Союзпечати».
Взглянув на существо маленького роста, похоже больше на девочку подростка, если бы не всклоченные волосы и не грязные руки, хотя и со следами маникюра, я конечно же, не смогла не протянуть просимые два рубля. Да я и десятки бы не пожалела, ведь возле церкви всякий раз опускаю в протянутые руки то два, то пять, а кому и жёлтенькую десяточку. На неё уже и хлебца половинку можно купить, и пирожок в столовой, если найдётся ещё парочка сердобольных прихожан. А народ с заутрени возвращается просветлённый, добрый, с отмякшей душой и благими помыслами. Подают, конечно, и охотно. Не скупятся. Сами иной раз в рваных ботинках чешут, в пальтишке ношенном, немецкими бюргерами выброшенном на свалку, но ещё добротном и немарком. Выстиранном и выцветшем.

- Вот спасибо! Дай тебе бог здоровья!»

Женщина – подросток, заглянув в душу своими круглыми собачьими глазами, тут же исчезла, я только успела отметить со спины некоторую её сутулость и мужские зимние башмаки размера на четыре больше.
Странно, но дерьмом от неё не пахнуло. Это я тоже отметила.
Где же они моются? И совершают ли этот ежедневный обязательный ритуал цивилизованного человека? Загадка.

Чуть позже я встречала эту девочку в компании подобных лиц, обросших куцыми волосами, щетиной, но одетыми в дешёвые китайские куртки и надо сказать, довольно чистые. Сама бомжиха Тамара, как она представилась, больше ко мне не подходила и мелочи не спрашивала.

Как то летним июльским утром я, так же рано идя на рынок, обратила внимание на пару скитальцев, которые случайно только что встретились.
Было похоже, что они изрядно знакомы, эти, так называемые, «бывшие люди», их пол с трудом угадывался. Мужчину можно было определить по тускло - рыжей клочковатой щетине.
У обоих какие - то случайные, не по погоде, одежды. На бывшей женщине в июле синие рейтузы- трико, под ними разного цвета носки и огородные калоши. Бывшая прежде светлой, кожаная куртка без молнии, а из под неё измызганный махровый халат.
Лица серо – жёлтые, ноздреватые и сырые, как измочаленные губки, рты зияют чёрными пеньками зубов. Они приветливо друг другу улыбались. Возраст никак не определялся, тридцать, сорок, пятьдесят. Больше вряд ли, не всякая печень выдержит подобное глумление.
Эти двое приятелей уже за чертой, откуда не возвращаются. Когда перспективы на выпивку туманны, подобные создания шагают, сосредоточенно устремив взгляд внутрь себя, как будто боясь расплескать нечто сокровенное, бережно хранящееся внутри. Но в то июльское утро их ждал праздник.
Кто то из них уже имел на кармане, подфартило с утреца. Потому они были так оживлены и дружелюбны друг к другу. Между ними просматривалась незамутнённая предрассудками дружба и готовность к взаимопознанию.

«ЧуднО! – подумала я, взглянув на эту парочку.

«Что же нам, здоровым и работающим людям, мешает чуть радостнее и позитивнее, чуть оптимистичней и победителнее смотреть на существующий миропорядок! Несмотря на ворох проблем и вечную нехватку наличности».

Навстречу мне шла бабушка. Худущая, как узник или привидение, Вера Степановна, моя знакомая молочница, у которой я частенько покупаю молоко. Шла, пошатываясь от тяжёлой сумки и не менее тяжеловесных дум. Ей всего только семьдесят, а на вид – никак не меньше восьмидесяти пяти. Я в первый раз пару лет назад подошла купить у неё бутылку молока, просто пожалев её тогда, когда увидела, что стоит она битых четыре часа со своими сумками, а осень пришла тогда, хоть и сентябрь ещё, но сырая, и ветер пронизывал насквозь.

Вера Степановна, когда мы с ней познакомились, рассказала, что одна держит четырёх бурёнок, и только в сенокос нанимает работников.

Кивнув на улыбающуюся парочку, она, качнув головой, едко заметила:

«И как этаких только земля носит?»

«Богу, видно, всякие грешники угодны. Наверное, на свете есть и похуже этих. Они что, эти то? Никому ведь не мешают. Что пользы нет, так и вреда немного, разве что аромат не всем нравится»

- я вроде пошутить хотела.

Но моя Вера Степановна так на меня взглянула, да так огорошила, отбрила:

«Да заживо сварить в сере надо таких! Кожу с живых содрать, что б другим неповадно было!»
«Вот так баушка, божий одуван! Попадись такой в руки, не сносить головы, унести бы ноги! Вот кого нужно было нанимать киллером, когда щенят – бастардов принесла моя медалистка. Ай, ай! Вот так весёлая молочница!»

Мне расхотелось покупать молоко, но Вера Степановна уже протягивала мне четыре рубля сдачи.

«Ладно, щенят кормить всё равно надо, теперь уж куда кривая вывезет. Тоже ведь - в будущем бомжи. Придётся их подкидывать, где дети гуляют. Может и их кто пожалеет, кинет корку хлеба. Собакам сложней. Выжить сумеют, если кому понравятся, мордой симпатичной или хвостом усердно станут вилять. Как повезёт».

А люди? Что же. Те же божьи творения. Из плоти и крови, с теми же чувствами, с теми же инстинктами, так же боятся холода, боли, так же любят ласку и тёплое участие.

Ведь всё в наших руках. Всё мы можем. Пока руки и ноги здоровы, голова работает. Котелок варит, чувства обострены, нюх как у молодого добермана и на дворе весна. А когда впереди чудное жаркое лето, кажется, что столько ещё всего впереди!