ПРОЗА

В жизни Павла Время играет первостепенную роль. Точность, внимание и собранность – три козыря, надёжный фундамент, на нём он выстроил линию жизни. Кто - то считает, что судьба даётся человеку от рождения, как некое приданное. Но Павел мыслит иначе. Он скорее согласился бы с теоретиками:

«Человек - хозяин своей судьбы». Или проще – «Всё в твоих руках», как, закатывая глаза, пела – щебетала безголосая певичка, маленькая и изящная.

Павлу нравились подобные женщины – хрупкие, гибкие и уютные. Нотариус, с которой он решал вопросы наследства, по типажу как раз была такой – худенькая, даже прозрачная. Большие серые глаза, строгая, неулыбчивая, неброский макияж, но Павел по опыту знал – всё это – только имидж, напускное. Модное нынче словечко – имидж. Без имиджа – ты вроде бы и не человек. Во всяком случае, тебя не отличишь от основной человеческой массы. Вот если у тебя имидж скептика, как у Александра Гордона, или имидж эпатажного Вольфовича, или имидж вожака стаи, от которого тащатся все женщины страны, ты – в порядке. Эх, было б времени чуть больше, хотя бы пара лишних дней, тогда б… мог родиться интересный сюжет.

Общая людская расхлябанность Павлу даже в чём - то поспособствовала в жизни. Помогла и в вопросе наследства.
Он своевременно отдал последний долг покойному дяде, успев прилететь на похороны и скромно, но достойно предать его прах земле. Родная дочь опоздала на целую неделю. Добираться Таисии пришлось, надо признаться, издалека. Но кто ж виноват – пенсия на носу - могла б заранее побеспокоиться и поселиться поближе к родным осинкам. Не всё ж с другого конца света на Японию поглядывать, до которой ближе, чем до родины.

«Как говорится, прах еси, и в землю отыдеши», - в очередной раз Павел вернулся к мыслям о покойном дяде, который его вырастил и воспитал в строгости, без ласки, но и без нудных назиданий. Родителей запомнил плохо и не решался дядю о них расспрашивать, рос себе и рос потихонечку.
До поезда минут тридцать. Павел вспомнил, что не мешало бы взять что то в дорогу: воду или сок. Человек с десяток ждали продавца возле нового, но уже заляпанного граффити киоска со стандартным дорожным набором: напитками, сигаретами, жевательной резинкой, брелками и жареными пирожками. Неужели ж кто – то не боится ими отравиться?

Пожилая усталая женщина - продавец проверила товар по накладной и, наконец, начала отпускать.
Павел с извинениями:

«Простите! Ради бога! Я только бутылку воды. У меня поезд «Сапсан» на подходе, извините ещё раз. Спасибо».

И тут вдруг женский голос, хриплый, простужено – прокуренный,
по - командирски отдал приказ:

«Встать в строй!» - вдруг почудилось.

Павел до смерти не забудет медвежьего рёва командира роты, старшины Михненко.

«Мужчина! Встаньте в очередь! Здесь все торопятся!»

Невольно вздрогнул. Оглянулся. Женщина фактурная. Лицо пожёвано, но очень милое и будто бы знаком был когда то. Глазами встретились. Быть не может!

«Тамара? Я не ошибся? - пришёл в себя. - Узнала?»

«А то! На зрение не жалуюсь. Павлик – Золотое Сердце! Сколько лет, сколько зим! Дай я тебя обниму».

Тамара, шутя, обняла Павла и легко оторвала от пола.

«Тома, Тома! Прекрати, брось, надорвёшься. Весьма неожиданно, но я рад! Ей богу! Вот уж не думал, что снова встретимся… Ты ж после восьмого уехала и пропала. С тех пор о тебе ни слуху, ни духу. Я же, как в столицу попал, начисто про всё забыл. На родину, можно сказать, не заглядывал».

« Да слышала, что не заглядывал. Да ты как был тридцать килограмм, такой и остался. Задохлик, одно слово. Не обижаешься?»

Тамара прижала Павла к груди так, что не оторвёшься. Как мать, соскучившаяся по сыну.

По - настоящему Томку никто не знал. Кроме тех, кто провёл с ней бок о бок незабываемые школьные годы. Словами сложно описать её бунтарский дух, противоречивый и во многом мужской характер: бескомпромиссный, прямой, выдержанный и резкий одновременно. Лишь однажды, пожалуй, ещё в первом классе, Павел увидел её с красным бантом на макушке, потом она его больше не цепляла ни разу.

Двадцать лет прошло после детства. С той поры увидеться Павлу с Томкой, своей соседкой по парте, больше не пришлось. Но вот же, чудо – в родном городке, возле привокзального буфета, за полчаса до поезда, услышал знакомый низкий женский голос и в одну минуту узнал.

В школе, чуть не с первого класса, Тамара взяла шефство над соседом – тихим и робким Павликом. Смело защищала от хулиганов, задиравших слабосильного, с тихим девичьим голосом, мальчика. Это она дала ему прозвище «Золотое Сердце». За то, что в подростковом возрасте не насмехался вместе с остальными мальчишками над неуклюжей длиннорукой Томкой. Павлику надо было б девочкой родиться. А Томке - парнем. Но природа пошутила, по непонятным причинам нарушив гармонию души и тела.

«Уезжаешь уже? Чего ты, воду взять хотел – бери. Пиво не пьёшь, не куришь, ну просто - самородок золотой! Женатый? Ну, хоть тут не сплоховал. Молоток!»

«Я как? А по мне не видно разве? Как говорится – все пороки на лице! Или налицо? Как правильно? Ты знать должен. Я с русским не дружу. Помнишь? Ошибки мне исправлял. Что б двойку не поставили, а?
О чём я начала? Нет, с винцом я, как говорится, завязала, начисто. А вот бросить курить - не могу, хоть тресни! Не поверишь – бывает, хлеб не на что купить. А без сигарет всё равно невмоготу. Курево беру на последние гроши. Или в долг. У нас в частных магазинах своим дают, под запись. Ну, а меня тут все собаки знают, не говоря про людей. Я баба видная».

Тамара обернулась кругом, давая Павлу возможность полюбоваться борцовской спиной и всей своей крепкой накачанной фигурой, весьма далёкой от идеалов женственности.

«Тома, как ты всё же? Родину не покидала, тут по прежнему и живёшь?»

«А чего искать, Паша? Я год всего проучилась. Закрутилась в городе, без мамкиного надзора, завертелась. Я же бесшабашная, ну ты же помнишь… Сейчас безбашенными таких называют, мне ведь везде море по колено. Ну, крышу то в момент и снесло. Ох, я б тебе рассказала всё, да ты уезжаешь… . Сам то как, где работаешь? Слыхала, что журналистом был. Верно сказали? Редактором центральной газеты? О – о - о! Ну ты кру - то – о –о – й. Ещё и книги пишешь? Правда? Не врёшь? Ну да, кому то ж надо их писать. А ты на писателя всегда похож был. Ей богу!

А рассказать тебе как я с милиционером подралась, и мне ничего за это не было? Десять минут у тебя есть? В книге своей про меня напишешь. Слушай!

Пришли мы с Матрёшкой в магазин, «Эконом» называется, к примеру. Заняли очередь.

Матрёшка кто? Да племянница Машка, двоюродная. Роста маленького, а как родила - разнесло, питание то у неё какое – картошка своя да макароны. Что вдоль, то поперёк стала. Мужик её, Валерка, то работает, то нет. Вот и стала - шарик на ножках.
Подошли к другому прилавку, смотрим - чего взять подешевле. Петруха тоже с нами.

«Петруха - это кто?»

«Да Васька мой, он Петрович. А вслед за нами зашёл и встал в очередь парень с длинным подбородком, сын Мирона. Дом у них сейчас новым шифером покрыт, да на Пролетарской, третий с правой стороны. Ну, как ты не знаешь! Дед его всю жизнь в кладовщиках проворовал, его все знают. У него и прозвище – «Скула». Да знаешь ты его, забыл просто… .

Ну, очередь то подходит, мы и встали впереди. А он мне говорит:

«Ты чего, Коза, оборзела? Вставай сзади».

Я ему отвечаю:

«Как вы со мной разговариваете? Я старше вас, вы мне, между прочем, в сыновья годитесь! И почему это вы мне тыкаете?»

А он в ответ:

«Да ты пьяница, чего я тебя стану на Вы называть!»

Я ему говорю:

«Да уж я четыре года не пью, к вашему сведению! А за Козу вы ответите!»

Всё же из очереди мы не вышли, купили, что нужно. На крыльце магазина остановились и ждём его, этого дурака на букву «мэ» .

Он вышел, а я куртку скинула и Ваське говорю:

«Ну - ка, подержи мой макинтош! Я с ним по - свойски поговорю».

И снизу вверх – раз ладонью, дала ему по челюсти, так что зубы щёлкнули.

«Это, - говорю, - тебе за Козу!»

Он заерепенился, завозмущался:

«Ты знаешь хоть, кого ударила, тварь? Я работник милиции!»
А я отвечаю:

«А что, работникам милиции теперь людям хамить можно? Хороша же наша милиция!»

Он мне говорит:

«Я сейчас вызываю группу захвата!» - и достаёт телефон.

А я ему отвечаю:

«Да хоть ОМОН вызывай! Вы меня при людях оскорбили. Вот, Василий - мой муж, он свидетель, подтвердит. И народ в очереди тоже всё слышал».

Этот, с челюстью, недолго думая, придурок, мне и говорит:

«Ладно. Идите. Вас я не задерживаю, а с мужем мы поговорим в другом месте!»

Я ему :

«Еще чего! При чём здесь Петруха? Он вам хоть слово сказал? Нет? Тогда какие к нему могут быть претензии?»

Так мы препирались, препирались, а потом разошлись. Ловко я его проучила? Да нет, никуда меня не вызывали, тем дело и кончилось».

Томка засмеялась:

«В газете про меня статейку тисни. Пришлёшь по почте. Что, адрес забыл? Шевели шурупами, вспоминай!»

Публика на перроне с любопытством оглядывала странную пару: мужчина моложавый, изящный, похожий на иностранца, в руках небольшой саквояж. Рядом с ним крупная баба, громко хохочущая, ноль внимания на окружение, в китайском спортивном костюме красного цвета. Стрижка соломенного цвета, уложенная позавчера.

«Вниманию пассажиров!
К первой платформе прибывает скоростной поезд: Сто шестьдесят второй. Сообщением: Санкт – Петербург – Москва.
Стоянка: одна минута.
Нумерация вагонов с головы поезда.
Посадка пассажиров в вагоны: первый, третий, пятый, седьмой…»

«Пока, Подружка! - Тамара мимолётно припомнила и назвала Павла так, как иногда, в горькие минуты, звала прежде. -

В другой раз заходи в гости, не зазнавайся. Я всё в том же доме, мимо не пройдёшь. Жаль, что уезжаешь, не поговорили толком. Я тебе ещё про внучку свою не рассказала. Она ведь уже в первый класс пошла».

«Как же так, Тома? Мы же с одного года? Ровесники!»

«А так. Ты женился лет в тридцать, а я Аринку - в восемнадцать родила. И она не засиделась. Я ведь тогда пила крепко, по правде сказать. Уехали они на Север, в Видяево живут. Ну да, откуда ушла в поход лодка «Курск». Зять мичманом служит. Да всё у них по толку, каждое лето внучечку мне привозят. Ксюшей назвали. Я теперь ни за что к старому не вернусь. Сколько лет псу под хвост ушло. И не жила порядком».

Томка, на секунду задержав, поцеловала Павла куда то в висок и уже вслед крикнула, что будет ждать будущим летом.

«До встречи, Подружка. Я рад, что ты в порядке. Будь счастлива, - Павел, войдя в вагон и заняв кресло, мысленно ещё продолжал разговор, - всё у тебя непременно наладится.

«А ведь без Томки вряд ли бы я человеком стал, -

осенило Павла, и он резко встал с места, что б ещё раз взглянуть в противоположное окно, где на стремительно убегающем перроне, среди немногочисленных провожающих, ещё виднелась красная галочка. – Забили бы, затуркали, озлобился. Чего доброго, мог бы и бед натворить… Она когда исчезла… . Хорошо, что я уже всё спланировал наперёд и правильно повёл себя. А если бы чуть раньше – по - другому бы могла путь - дорожка пробежать».

Павел покрутил головой, в ушах ещё долго журчал низкий Томкин голос, как всегда, не дающий шанса вставить слово, хотя бы наедине. Потом достал ноутбук и продолжил читать новый роман Герты Мюллер, немки, сложной писательницы, получившей Нобелевку за прошлый год. Роман имел странное название: «Лопата сердца». Он ещё не был полностью переведён на русский язык.

«Нет, только Томка могла такое придумать: «Золотое Сердце! Вот чучело! И всё - таки - странные совпадения».

Осень 2010 г.