Главная | Регистрация| Выход| Вход| RSS
Приветствую Вас Гость
 

Форма входа

ЖАНРЫ

Рассказ, миниатюра [236]
Сказка, притча [38]
Повесть, роман [48]
Юмор [22]
Фантастика, фэнтези [18]
Литература для детей [5]
Небылицы [2]
Афоризмы, высказывания [8]
Публицистика, очерки [29]
Литературоведение, критика [12]
Творчество юных [0]

Последние отзывы

Юрий, ваша мысль для меня весьма неожиданна. Никог

Во, графоман, молодец!!!

И правильно ослик делает) Маму с папой обижать нел

Здорово! Кратко и понятно!

С уважение

Лёгкие, детские стихи. Детям обязательно понравитс

Понравилось стихотворение со смыслом.


Ритм стиха уловил) Хороший стих!

С ув

Да, вы совершенно правы. А я не считаю что графома

В принципе согласен с вашим - умозаключением.

Изобретательный рассказ))) Рад видеть тут своих со

Поиск

Друзья сайта

ГРАФИКА НЕВСКИЙ АЛЬМАНАХ - журнал писателей России САЙТ МАРИНЫ ВОЛКОВОЙ

ПРОЗА

Главная » Произведения » Рассказ, миниатюра

Екатерина Кольцова-Царёва "Откликнулось..."
У Елизаветы Валентиновны в этот четверг был законный выходной. Вернее, отгул на работе. И она решила всецело посвятить его своему здоровью. Как-никак сорок два. С одной стороны, вроде бы и сущий пустяк, нет ещё повода паниковать. Но ведь недаром говорится: бережёного бог бережёт.
Женщина, чуть приоткрыв веки, лениво потянулась под одеялом, с удовольствием осознавая, что сегодня не нужно никуда спешить. «Ну-с, милая, что в ближайшее время может угрожать вашему бесценному самочувствию?» - улыбнулась она и так же шутливо-официально ответила: - Конечно же, грипп. Медики обещают нынче встречу с самой коварной его разновидностью – "А". Именно "А", постоянно меняясь, вызывает эпидемии. Но не надо сбрасывать со счетов и прочие ОРВИ. Так что, дорогая, в течение дня сходи, пожалуйста, в аптеку... За профила-а-а-а-ктикой!»
Она весело спустила ноги с кровати, сунула их в пушистые тапки-собачки. Сладко зевнув, посидела минуту-другую. Чтобы избавить себя от соблазна поваляться ещё, заправила постель. Облачившись в бриджи и маечку, сделала простенький комплекс утренней гимнастики, затем приняла душ, быстро приготовила и съела несколько ложечек овсяной каши, выпила кофе. И только потом взялась за зубную щётку.
Она чистила зубы всегда после завтрака. В противном случае во рту оставался необычный привкус пасты. Рекламный «запах свежести», так называла она его. Но после этого «запаха» ей уже кусок в горло не лез.
Позднее, на одном из медицинских сайтов Интернета Елизавета Валентиновна с удивлением прочитала, что поступает абсолютно правильно. Всё дело в том, что за ночь на зубах образуется пиликула - тонкая защитная плёночка. А белки этой плёночки способны переносить из принимаемой пищи столь ценный для организма кальций прямо в ткани зуба. Так что если хочешь сохранить зубы крепкими – чисти их утром, после еды. И, конечно же, вечером перед сном.
Удобно устроившись в кресле перед трюмо, она с наслаждением сделала массаж лица. Затем нанесла на кожу питательный крем. Через пять минут, осторожно убрав его излишки бумажной салфеткой, подвела глаза и накрасила губы.
Ещё раз критически осмотрев себя в зеркале, осталась довольна. На неё глядела ухоженная, вполне молодая ещё женщина, к тому же не лишённая шарма. А также - раскованная и свободная. И эта раскованность и свобода читались у неё в необыкновенно выразительных, не утративших блеска юности глазах.
Пышные волосы, тонкая талия, стройные бёдра - всё, на что обычно западают мужчины, у неё тоже имелось в избытке. Господь Бог не пожалел на неё ни сил, ни времени. Но существовало некое «но», которое, впрочем, не мешало ей жить в своё, не очень-то и привередливое, удовольствие. Дело в том, что в её доме вот уже больше десяти лет не было мужчин. «И скорее всего - решила Елизавета Валентиновна - не будет никогда. Не говоря уже о законном супруге».
Нет. Муж когда-то существовал. И не в единственном экземпляре. С первым супругом, отличным сварщиком, который этой самой сваркой неплохо зарабатывал себе на пропой, она прожила шесть лет. Затем муж скончался в больнице от острой сердечной недостаточности, произошедшей, как сказали врачи, от сильного алкогольного воздействия на организм. Второй, заядлый рыбак, пришёл к ней кодированным. Три года Елизавета Валентиновна жила с ним как в раю. На четвёртом году райской жизни срок кодировки закончился, и терпеливец, навёрстывая упущенное, оттянулся по полной. Она закодировала его опять. По истечении двух дней он добровольно себя раскодировал: после работы отправился к приятелю на день рождения. Елизавета Валентиновна напрочь отказалась идти с ним, хотя супруг и настаивал, ведь приглашали их обоих.
И не пошла она на это торжество только потому, что до омерзения не любила шумные застолья, где рекой лилось вино и обильно звучали пустопорожние речи, в основном – разного рода сплетни. А их, сплетни, Елизавета Валентиновна на дух не переносила и обоим супругам в своё время запретила дома обсуждать чужие дела и кошельки.
Она с удовольствием посетила бы в эти драгоценные часы (а ведь их так мало отведено человеку) музей, неважно какой, или выставку, тоже неважно какую, - лишь бы отвлечься от отупляющей рутинной суеты, но при условии, если бы музеи и выставки существовали в их посёлке. А в Москву или Питер не наездишься: далеко, да и денег нет – разве что кот Мурзик наплачет когда-нибудь нужную сумму. Нет… поездки, в Санкт-Петербург, бывший Ленинград, конечно же, предпринимались ею вместе с подругой раз шесть или семь. Правда, по молодости, в советские времена. Но зато бесплатно, ибо инициатива посетить края иные исходила от местного комитета профсоюза…
В тот раз муж задержался в гостях, а может, и не в гостях (интересоваться, где пропадает её суженый, она считала ниже своего достоинства), на целую неделю. Когда же супруг почувствовал себя плохо, он приполз-таки в милые сердцу пенаты. Отлёживался семь дней. Хотя на работу по-прежнему ходил. Как он там трудился, оставалось только догадываться. В течение следующей недели, начиная с понедельника, всё повторилось с предельной точностью: Дмитрий снова задержался в гостях, теперь уже у другого приятеля. Она, достав из кладовой своей души новую порцию терпения, отправилась с несчастным алкоголиком к специалистам. Но уже через несколько дней не смогла разобрать, какую мысль супруг пытался донести до её уха в телефонную трубку. Чтобы навсегда разлучить профессионала-алконавта с зелёным гадёнышем, она сделала ещё несколько отчаянных попыток излечения. Как и в прошлые разы, всё оказалось безрезультатным.
Когда муж, обнимая на лестничной площадке стенку, в очередной раз позвонил в дверь, она, сжав в тугой комок сердце, не прикоснулась к ключу. А он маячил в глазке и терпеливо ждал. Когда же её сердечко начало рваться от сострадания, она, чертыхаясь, всё-таки впустила его в квартиру. А на следующий день её Митенька пропал. Окончательно. Даже был объявлен всесоюзный розыск...
Но время, слёзы, охи-вздохи проявили вскоре и к ней свою благосклонность. Душа Елизаветы Валентиновны начала понемногу выздоравливать. Когда рана затянулась окончательно, женщина клятвенно зареклась не связывать себя узами гименея с кем бы то ни было. Мало того, она окрестила весь род мужской закоренелыми эгоистами и потенциальными алкоголиками. Но периодами какое-то смутное чувство, где-то на самом донышке души, предательски повторяло ей одно и то же: среди обычных особей иногда встречаются и мутанты, что ещё бродит по свету мужчина, отличный от тех, которые когда-то маячили на её зыбком супружеском пути. «Но таких дорог множество, и на какой из них ожидать единственно правильной встречи?» - мысленно спрашивала она незримого собеседника. Тот, естественно, молчал. «Теоретически иголку в стогу сена можно найти, а вот практически – вряд ли, - однажды совершенно здраво рассудила Елизавета Валентиновна, - и, окончательно смирившись со своей участью, вслух, благо рядом никого не было, дополнила: - Поэтому, дорогая, не стоит и время терять».
А вот о ребёночке она мечтала. И мечтала всерьёз. Годы-то бегут. Наступит момент, когда и её коснётся пресловутый стакан воды, который некому будет подать в пустом доме.
А что? Со здоровьем у неё полный порядок, можно и самой родить. Это её благоверные, к несчастью, а может и к счастью, словно сговорившись, оказались бесплодными. Врачи так и не смогли найти всему этому объективную причину.
И ничего зазорного здесь нет? – утешала она себя. - Рожают и не в её возрасте. Но только где для такой ответственной цели найти умного и непьющего? Все более-менее приличные мужчины давно разобраны женщинами, которых, кстати, в нашей стране большинство. По данным Росстата, на шестьдесят шесть миллионов российских мужчин сейчас приходится более семидесяти шести миллионов женщин. Хотя, думалось Елизавете Валентиновне, цифра в отношении лиц противоположного пола явно завышена. Вон только в их посёлке за последний год Зелёный Гад утащил к себе в земляные норы почти треть своих дружков-собутыльников. Статистика, если, конечно она производится в больших масштабах, ещё та врунья. И в этом Елизавета Валентиновна нисколько не сомневалась.
Есть, конечно, и запасной вариант – детский дом. Но опять-таки, как ни верти, всё восходит на круги своя. Войны, слава богу, нет – и каждому понятно, что там за генофонд… Хотя если генофонд подкачает, ведь никто не отменял ещё любовь, тепло и ласку. А этими качествами, если, конечно, они у тебя есть, так важно делиться с бесприютной детской душой. Именно они - любовь, тепло и ласка - при умелом их использовании способны творить чудеса даже в отношении самых безнадёжных подростков.
И об этом она знала не понаслышке. Кое-какой опыт у неё имелся. Правда, не в отношении преступника, но всё же…
Однажды второй супруг пришёл домой не один. В прихожей рядом с ним, смущаясь, стоял худенький голубоглазый мальчик лет двенадцати. На вопрос «кто это?» муж ответил: «Володя. Он поживёт здесь некоторое время». Возмущаться Елизавете Валентиновне не хотелось, так как сразу осознала: с пареньком случилась беда. Вон в глазах сколько грусти, да и какой-то он весь неухоженный, запущенный. Лицо расцарапанное и грязное, засаленные волосы взлохмачены, а заношенная и местами порванная одежда так и просится в стирку и штопку. Когда они ложились спать, супруг рассказал ей следующее. Оказалось, у мальчика есть законные родители. Мама Володи проживает в Санкт-Петербурге с новым мужем. Пацан же, по известным причинам, вернее, из-за подростковой ревности, недолго думая, сел на поезд и, прячась от кондукторов, прикатил на летние каникулы к отцу, который после развода обустроился на место жительство в их посёлке. Но здесь мальчика ожидало разочарование. Родитель уже длительное время находился в страшном запое, а вскоре, по приезде сынишки, и вовсе попал за решётку за кражу водки из магазина. Чтобы выжить, ребёнок начал лазить по заброшенным домам в поисках цветного металла, который сбывал местным скупщикам. Попался за разборкой старого телевизора. Но до следствия дело, слава богу, не дошло. Митя переговорил с участковым, благо участковый был ему троюродным братом. «Вот так Володя оказался у нас», - закончил печальную повесть супруг.
Елизавета Валентиновна паренька отмыла, одела, откормила. Да так откормила, что даже бледные до этого щёки мальчика порозовели и загорели здоровым кирпично-розовым румянцем. Она купила ему игровую приставку к телевизору, книги и велосипед. Интуитивно чувствовала, что для двенадцатилетнего ребёнка это просто необходимые вещи.
Какие велосипедные прогулки устраивали они втроём: муж, она и Володя - по живописным окрестностям их Гурьевска! А с каким азартом по воскресеньям вместе удили рыбу, варили уху, купались и жарились на солнышке. Вечерами опекунша и её подопечный читали по очереди друг другу книжки, затем долго и искренне спорили о прочитанном. Иногда с увлечением сражались в шахматы. Не забывала Елизавета Валентиновна и о трудовом воспитании. Примерно час они с Володей пололи и поливали в огороде овощи. Муж, конечно же, в прополке и поливке не принимал никакого участия. В это время он обычно возился со своим стареньким жигулёнком, который почему-то у него всегда ломался или пропадал на рыбалке.
Кстати, общалась Елизавета Валентиновна с парнишкой спокойно, неназойливо, как с себе равным. Не кричала, лишь слегка огорчалась, если Володя преднамеренно ленился или делал что-то не так. Болезненно улавливая изменившееся настроение женщины, мальчик искренне переживал и чаще всего старался исправиться. Душа у парнишки оказалась на удивление чуткой и отзывчивой. Только эти чуткость и отзывчивость были скрыты под прочной маской жуткой закомплексованности. И эту маску Елизавете Валентиновне предстояло как можно скорее снять.
Елизавета Валентиновна понимала, что все её благородные порывы могут оказаться тщетными, если она не отыщет чуть заметную тропу в бурьяне собственной, как ей самой казалось, невежественности в деле воспитания детей. Вот почему, когда Володя особо упрямился, а иногда был и вовсе неуправляем, она заглядывала в нужные книги. И вскоре упорный труд её был вознаграждён: диковатый мальчик оттаял. Стал улыбаться, в глазах появился интерес к жизни. В движениях, сменив страшную робость, которая так поначалу пугала Елизавету Валентиновну, обозначилась заметная уверенность.
Мало того, в конце августа Володя написал матери, чтобы та разрешила ему остаться у тёти Лизы хотя бы на этот год. Поначалу мать рассердилась, но когда Елизавета Валентиновна переговорила с нею по телефону, оттаяла и прислала по почте документы для школы и необходимые вещи.
Учился смышлёный парнишка неплохо, в основном на четвёрки и пятёрки.
В июне следующего года приехали Володина мама и отчим, приятный на вид и, как потом выяснилось, добрый незлобливый человек. Забрав мальчика, они втроём отправились отдыхать на Чёрное море.
Первое время Володя писал Елизавете Валентиновне часто. Сообщал о том, что тоскует, особенно по рыбалке. Что всё ещё мечтает поймать на удочку леща килограмма этак на полтора. Даже обещал в ближайшее время навестить столь полюбившихся ему тётю Лизу и дядю Диму. Потом писем стало приходить всё меньше и меньше. И, наконец, её почтовый ящик окончательно опустел. Что сталось с Володей впоследствии, она до сих пор не знает.

Накинув лёгкий плащик, Елизавета Валентиновна вышла на улицу. Несмотря на первую декаду октября, в природе было комфортно. По-летнему тёплый ветер тут же подхватил её белокурые локоны и, как неуёмный котёнок, стал играть с ними. Вспомнив, что одна из немногих подруг сегодня тоже планировала поход в аптеку, она набрала её номер на мобильном. «Ну что ж... генеральная так генеральная... - выслушав ответ, спокойно произнесла Елизавета Валентиновна в трубку. А про себя подумала: - Такие уборки обязательно нужно делать. И не только в квартире. Любая душа порою также требует избавления от накопившейся в ней пыли и грязи». - Захлопнув створки аппарата, она аккуратно положила его в сумочку.
Её путь пролегал мимо озера, на берегу которого широкой подковой и раскинулся их районный центр, немного не дотягивающий по числу жителей до города.
По умытому хрустальной свежестью небу мчались причудливые и постоянно меняющие форму груды пушистых облаков. Ей по-детски захотелось сесть на одно из них, вот на то, похожее на парусник, и плыть, плыть вдаль, с наслаждением созерцая расшитую багряно-золотыми нитями землю. А ещё неплохо бы с разбегу нырнуть вон в ту горку кипейной ваты. Так, как она когда-то деревенской девчонкой-непоседой с упоением ныряла в душистые копны зелёного сена.
С шумом вдохнув освежающе-пряный воздух, Елизавета Валентиновна заставила себя спуститься с небес на асфальтовую дорожку, ведущую прямо к больнице. На дорожке ничего примечательного не наблюдалось, кроме горстки сморщенных ольховых листьев. В них уже не было жизненных соков. «Наверное, оно и к лучшему, - задумчиво рассудила женщина, - хоть берёзы, осины, клёны и умирают медленной смертью, и даже в удивительной красе, но мы ведь не знаем, что они чувствуют при этом. Может быть, жизнь из них уходит в неимоверных муках. А тут раз - и нет тебя. И высох сразу».
- Господи, что же это растащило меня на такую печальную тему? - с неудовольствием к самой себе произнесла она вслух. Чтобы отвлечься от неподобающих мыслей, она взглянула на узенькую ленточку незаасфальтированного берега. Вон как тонко вьются серебристые паутинки, привязанные расторопным пауком к высохшим былинкам, под которыми пробивается из тёплой земли молодая травка. А как приветливо здоровается с нею камыш, растущий у большого, покрытого вековым мхом валуна и уже сменивший зелёный плащик на коричневый. Боже мой, оказывается, как задорно и оптимистично радуется жизни вот тот клочок сочной отавы, что расположился рядом с мёртвой серостью асфальта. Словно волшебник взял да и рассыпал здесь всем на радость первосортные изумруды.
Она взглянула на озеро. Её внимание привлекла чуть колеблемая ветерком оранжево-красная полоса воды, убегающая вдаль. На этой Огненной дороге… словно в кипящей смоле, плескались чайки. Ад она видела только на картинках да ещё читала о нём у Данте Алигьери, когда училась в восьмом классе. Но чтобы вот так... созерцать воочию... Она пожалела, что не захватила с собою фотоаппарат.
Пытаясь сбить приступы оторопи, Елизавета Валентиновна тут же переименовала увиденное в Дорогу Радости, покрытую праздничным ковром и ведущую к абсолютному счастью. Она понимала: абсолютного счастья не бывает, есть только счастье относительное. И причём, у каждого оно своё. Кто-то счастлив тогда, когда сидит на мешке с деньгами. Некоторые радуются малому количеству их и наивысший смысл жизни видят в праведном воспитании детей. Кое-кто любит путешествовать. А есть и те, кто наметил цель - оставить после себя труды, значимые для последующих поколений.
Но встречаются и такие, которые чувствуют себя неважно, если хотя бы раз в сутки всласть не нахамят ближнему.
«А ведь сегодня необыкновенно чудесный день. И в такой день просто трудно… нет, даже кощунственно, отдаться во власть низменных чувств и оскорбить кого-либо не то что словом, даже отвратной мыслью», - думалось Елизавете Валентиновне.
Вот примерно в таком настроении она и подошла к больнице.
Светлое трёхэтажное здание её на западном берегу озера утопало в зелени деревьев и кустарников старинного барского парка. Когда-то на этом месте стояла красивая помещичья усадьба. Но её на заре советской власти растащили по кирпичикам. А спустя примерно шестьдесят лет, на крепком фундаменте, тщательно выверенном древними зодчими, решили построить медучреждение.
Строилась больница ровно двадцать пять лет. Правда, в остаточный советский период с нею возились меньше года, потому что в дверь к Советам уже стучалась эпоха капиталистического безвременья. Работы в парке были спешно свёрнуты. Думали, до скончания века. Так оно и вышло: век окончился, про заброшенную коробку никто больше не вспоминал. И лишь когда на календаре замаячил две тысячи пятый год, чей-то начальственный взгляд случайно упал на законсервированный, покрытый густой плесенью долгострой. Вскоре на объекте в ускоренном темпе начались радующие души аборигенов и карманы чиновников восстановительные работы.
Через год строение сдали в эксплуатацию, завезли новую мебель, оборудование - и лечебное учреждение начало принимать больных. Но уже в следующем году по зданию пошли трещины. Больные ходили с полосками бумаги и опасливо наклеивали их на штукатурку. Трещины же, появившись единожды, слава богу, больше не расползались. И тогда районное начальство заверило граждан: ничего, мол, страшного не случится - у нас всё под контролем.
Обогнув угол здания, Елизавета Валентиновна уверенно вступила на широкое забетонированное крыльцо. Изрядно поднатужившись, раскрыла массивную дверь. «Опять лампочку не ввинтили», - огорчённо подумала она, когда привязанная к тугим пружинам дверь громко ухнула и женщина очутилась в кромешной тьме. Впереди, она помнила, была ещё дверь, ведущая в крохотный с одним окном коридорчик. С правой стороны этого коридорчика, за узенькой белой дверкой, и находилась собственно аптечная комната.
Сделав неверный шажок, посетительница, не удержавшись на гладких плитах, чуть-чуть не упала. Но хорошо натренированное тело тут же вернуло ей прямостоячее положение. А вот с ногой что-то произошло. В области голеностопа явно обозначилась ощутимая боль. «Наверное, растяжение связок», - подумала она. Не желая больше рисковать здоровьем, пострадавшая открыла уличную дверь, подложила под низ её кирпич и только после этого, прихрамывая, опять нырнула в фойе.
Но не успела Елизавета Валентиновна одолеть и половину вожделенного пути, как крохотное помещеньице тут же огласилось рёвом.
«У тебя, наверное, климакс!» - неистовствовал кто-то, кого женщина ещё не успела толком и рассмотреть. «Климакс! климакс! климакс...» - гулко раздалось под высокими сводами. «Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!» - истошно завопили на крыше вороны и, яростно трепеща крыльями, ринулись искать спасения. В довершение всего что-то шлёпнулось несчастной на голову. Как оказалось, это был увесистый кусок штукатурки.
От неожиданности Елизавета Валентиновна поскользнулась и всё-таки упала и без того уже больным затылком о каменные плиты. И вот тут-то она впервые и поняла истинный смысл слов «искры из глаз посыпались». Она явственно увидела перед собой недолгие всполохи огненного салюта.
В голове зашумело. Полость черепа начала заполняться болью.
«Во, блин, как откликнулось! Даже вороны разлетелись!» - раздался над её головой грубовато-удивлённый голос. С трудом она встала на ноги. Тут же послышался ехидненький смешок, и опять тот же голос, теперь уже нравоучительно, хмыкнул: «Ну вот, и помощь не понадобилась».
Почувствовав густой алкогольный запах, Елизавета Валентиновна открыла глаза. Затем, словно в полусне, ослабевшей рукой стряхнула с волос крошки стройматериалов. Осторожно припадая на больную ногу, интуитивно побрела к спасительной стене. И только оттуда она наконец-таки взглянула на собеседницу. В крикунье Елизавета Валентиновна признала недавно выпущенную из медучилища Сузанну Пьяных. Девчонка, несмотря на свой безгодунедельный стаж, уже успела снискать себе дурную славу. Медсестричка отличалась неимоверной грубостью, а также патологической склонностью - будто в насмешку над своей фамилией - к разного рода увеселениям с шумными возлияниями.
- Ох, - конфузливо улыбаясь, покачала головой Сузанна, - любите вы все притворяться.
- Я не притворяюсь, - трогая вздувшуюся на затылке шишку, сморщилась Елизавета Валентиновна.
- Но ведь поднялись самостоятельно?
- Самостоятельно, - согласилась женщина.
Сузанна смущённо растянула в улыбке тонкие губы:
- А я думала, это маманька пришлёпала.
- Маманька? - удивилась пострадавшая.
- Она-она, - затараторила девчонка. – Представляете, как она всем врачам здесь надоела. Ей русским языком талдычат: болячки-то у вас возрастные. Воз-раст-ные… Не понимает. Упёрлась ослицей, говорит, мать её, то есть моя бабка, прожила до девяноста восьми лет и не знала, мол, с какой стороны у неё сердце.
- С какой стороны сердце… - почувствовав первый приступ тошноты, зачем-то повторила Елизавета Валентиновна.
- С какой стороны сердце… – В голосе медсестры обозначилось явные нотки дружелюбия. – Но и вы тоже хороши, - спустя несколько секунд уже неприязненно произнесла она.
- Ну хорошо… ваша маманька врачам надоела, – морщась, выдохнула Елизавета Валентиновна, - а я-то… что такого сделала?
Медсестричка недоумённо округлила глаза:
- Это вы меня спрашиваете?
- Но я, действительно, ничего не понимаю?
- Не понимает, - язвительно хмыкнула Сузанна. Елизавете Валентиновне показалось, что вместе с девчонкой усмехнулись и её ядовито-оранжевая куртка с зелёными листиками на плечах, придающая и без того полненькой хозяйке сходство с репкой, и салатная шапочка с двумя неуклюжими помпошками на коротеньких верёвочках.
Девчонка же, картинно подбоченясь, опять нагловато улыбнулась и, глядя маленькими глазками в большие красиво подведённые глаза Елизаветы Валентиновны, пояснила:
- А кто будет за вами дверь закрывать? Здесь слуг нет.
- Ах, вот оно что, - почти успокоилась Елизавета Валентиновна, - а я-то, глупая, сразу и не сообразила, в чём дело.
- В чём дело, в чём дело… - передразнила её Сузанна и, спохватившись, тут же дружелюбно добавила: - Ведь на улице не лето. Понимать надо.
- Темно же. Хоть бы лампочку вкрутили, - попыталась оправдаться обвиняемая.
- А вот это не ваше дело! – растеряв всякое терпение, взвилась выше крыши пигалица. - Вы у себя дома распоряжайтесь, что и где надо вкручивать. А сюда вы приходите не командовать, а лечиться. Ле-чи-и-ить-ся… Понятно? - предпоследнее слово Сузанна растянула по слогам, чтобы посетительница прочно осознала, кто в этом учреждении есть кто.
Видя полураздавленное физическое и моральное состояние пациентки, девчонка, ловко орудуя ногами, обутыми в массивные кроссовки, выскочила на улицу и демонстративно захлопнула за собою дверь.

Оказавшись в темноте, Елизавета Валентиновна осторожно подошла к стенке и, перебирая руками по слегка влажной поверхности её, вышла на улицу.
Уже стоя на крылечке и опасаясь причинить новые страдания болезненно ухающей голове, предельно вяло вдохнула посвежевший воздух.
До этого тёплый, ветерок теперь сменился колючим холодком. Небо опустилось ниже, наверное, из-за разбухших облаков, которые не замедлили превратиться в серые неуютные тучи. Слегка накрапывал дождик. Зонта у Елизаветы Валентиновны не было. А если бы и был, то она сейчас вряд ли осилила бы тугую кнопку, чтобы открыть его. Её руки, да и ноги тоже, стали словно ватными. Тело же, наоборот, налилось свинцом, и она, припадая на покалеченную ногу, медленно понесла его по выщербленным плиткам больничного двора за металлическую ограду.
Вот и то место на берегу, где пешеходная дорожка делает крутой поворот в сторону, отдаляясь метров на десять от озера. Елизавета Валентиновна, понуро склонив голову, замедлила и без того тихий шаг. Перед глазами по-прежнему плыл тошнотворный туман. Хотелось быстрее добраться до родного гнёздышка и прилечь на мягкую тахту.
Неожиданно под её каблук попал маленький осколок гравия. Качнувшись, она едва не упала. Но всё-таки нашла в себе силы задержать неуёмное стремление тела к земле. Чувствуя, что ей так скоро не дойти, она села на скамейку, стоящую у маленькой, недавно посаженной сиреньки. Тошнота ещё неукротимее стиснула желудок, и его содержимое не замедлило выплеснуться наружу. Хорошо, что она успела подвинуться к краю скамьи и низко наклонить голову. Немного полегчало. Елизавета Валентиновна вытерла платочком губы и закрыла глаза. Сколько просидела она так, женщина не помнила.
Когда же вновь осторожно раскрыла веки, то первое, что увидела, были кустики камыша у большого камня. И теперь она рассмотрела их как следует. Нет, растения не поменяли зелёные плащики на коричневые. И даже не перешёптывались с ветерком, который, пытаясь разговорить их, неутомимо расспрашивал о чём-то. Они умерли. Да-да, просто умерли. Как умерла и для неё прелесть сегодняшнего утра.
Исчезнувшая было головная боль возвратилась с лихвой. Поднимаясь, она взялась рукой за спинку скамейки. Взгляд её непроизвольно упал на озеро. Выплывшее из-за туч солнце опять нарисовало на его поверхности оранжево-красную дорожку. Только теперь эта широкая лента не казалась ей больше Дорогой Радости. Перед нею опять была пугающая Дорога Ада. Огненные воды неспешно бурлили под напором неведомых сил и сжигали всё, что падало в них: отражения берега, деревьев, туч. И снова, в этой чудовищного цвета кровавой ряби, она увидела чаек. Птицы, несмотря на сопротивление волн, то кружились на месте, то уходили с головой под воду, то снова выныривали и стремительно взлетали в воздух. «Как грешники в преисподней», - тихо сказала женщина. Но тут же, спохватившись, как и в прошлый раз пожурила себя: - Ну и сравнение ты придумала, Елизавета. А пернатые-то здесь при чём? Ад им, милая, не светит. Им светит всё ещё тёплое осеннее солнце... И той рыбке, что подпрыгнула и сверкнула золотой чешуёй, тоже светит солнышко».
Это для неё солнце почему-то перестало существовать... Вон даже в глазах потемнело.
Она качнулась.


- Вам плохо?
Елизавета Валентиновна уловила давно забытый запах мужского парфюма. Она подняла голову. Сквозь пелену болезненного тумана на неё учтиво и вместе с тем встревоженно смотрел мужчина. Таких обычно называют импозантными. Гладко-выбритое лицо его светилось здоровьем.
- Спасибо, мне хорошо, - удивлённо ойкнула женщина. Она отвыкла, да можно сказать, и вовсе не привыкала к тому, чтобы кто-то вот так, с искренним участием, справлялся о её здоровье.
- В таком состоянии я не могу отпустить… тебя одну. - Мужчина взял руку Елизаветы Валентиновны и с предельной нежностью прикоснулся к ней губами. Затем, смешно шмыгнув носом, робко поднял голову. Ах, эти до боли знакомые глаза! Только сейчас они приобрели ещё ясный и лучистый блеск. И в них не было (да никогда и не бывало) ни фальши, ни притворства. Волевой подбородок, не заросший, как прежде, густой щетиной, а тщательно выбритый и уверенность в поступках выдавали в её спасителе человека решительного, смелого и ответственного.
- Всё будет хорошо… всё будет хорошо, - виновато твердил он, удерживая уже в объятиях слабо трепыхавшуюся женщину.
- Да нет же… Мне действительно легче. Просто капельку закружилась голова. Дойду и без посторонней помощи… Здесь ведь, правда, недалеко? - бормотала шокированная Елизавета Валентиновна, хотя на языке крутились совершенно иные вопросы, которые с надеждой копила она для него в течение стольких лет одиночества.
Но он крепко прижимал её к себе, словно боялся потерять вновь. Она подчинилась его силе и безмятежно затихла, уткнувшись носом в пуговицу ветровки.
Он взял её на руки. Они миновали широкий газон, тянувшийся вдоль пешеходной дорожки. Здесь, к обочине шоссе, был припаркован сверкающий чёрным лаком джип. Молодой человек спортивного телосложения открыл им переднюю дверь.
- Спасибо, Володя, - сказал Дмитрий.
- Здравствуйте, тётя Лиза…
- Вовочка…
Машина плавно взяла с места и понесла их всех навстречу новой (вернее, старой, но с продолжением) судьбе. Только Елизавета Валентиновна, пребывая всё ещё в каком-то полуобморочном состоянии, почти не осознавала этого.


Прошло двадцать пять лет. Сузанна Вадимовна с ухающим сердцем, то метаясь в жару и обливаясь потом, то замерзая даже под тёплым пледом лежала на диване. В голове шумело, перед глазами плыли красные круги. От бессонной ночи мутило. Никакие лекарства не спасали: ни климонорм, ни климактерин, ни фиточаи и прочие фармакологические изыски.
«Боже, - думалось бедняжке, - до пенсии ещё восемь лет, а инвалидность не дают. Как жить-то дальше?»
Отворилась дверь, и в комнату вошли дочь с зятем. Дочь, неимоверно прозрачная от худобы, в каких-то широких брючках, одетых явно с целью коррекции фигуры, бросила с порога:
- Разлеглась, как свинья. Опять есть не сготовлено. – Часто моргая мутно-белёсыми ресницами, она безжалостно смотрела на несчастную. Сизое с пористым носом лицо - верный признак усердного служения Бахусу - украшал во всю левую щёку синяк, который, припухнув, закрыл часть глаза.
- Да-да, Сузанна Вадимовна, - поддакнул лысенький человечишко, очередной муж её дочери, появившийся в их доме неизвестно откуда два месяца назад, - вы сегодня выходные. Могли бы и сварить чего-нибудь.
Сузанна Вадимовна бросила страдальческий взгляд на дочь.
- А ты на жалость-то не дави, - усаживаясь на стул рядом с диваном, мигом отпарировала та, - не верим мы твоему притворству. Вставай, жарь форель… Да не смотри ты так? Не украла я. Чарушенская рыба: Чарушеных Елизаветы Валентиновны и Дмитрия Борисовича. Их приёмный сын Петька и родной сын Юрка принесли…
Сузанну Вадимовну опять зазнобило. Пот, который обильно смачивал её тело, сейчас начал испаряться и забирать тепло. Она свернулась калачиком и подпихнула под себя свисавший с дивана плед.
- Хорошо всё-таки, что Дмитрий Борисович с Елизаветой Валентиновной вернулись к нам из Питера, - словно не замечая состояния матери, продолжала дочь.
- Вернулись из Питера? – как-то вяло переспросил зять, у которого предательски забурлило в желудке.
- Ну да, вернулись из Питера, - повторила супружница. – Ой, да ты не знаешь ничего, - спохватилась она, - а тут такая петрушка вышла. Чистый детектив.
Этот детектив Сузанне Вадимовне был хорошо известен. Не случайно любопытная медсестричка считалась в посёлке неотъемлемой деталью местного сарафанного радио. Вот почему, натянув плед поглубже на голову, женщина на время закрыла глаза.

В тот злополучный день Дмитрий после работы возвращался домой. Он решил сократить путь и направился по глухой заросшей мелким кустарником сосновой аллее к железнодорожной насыпи.
Ни один человек не попался ему навстречу, а также никто не догнал и не перегнал его. Люди побаивались ходить в снискавшем себе дурную славу месте. Только лишь в прошлом году тут случилось три изнасилования и одно убийство.
Чарушин же, не ведая страха, упорно продвигался вперёд. Он был абсолютно трезв, хотя ему очень хотелось свернуть к ставшему для него родным пивному ларьку, где уже вовсю затаривались приятели. Но бедняга терпел из последних сил, так как с этого дня решил завязать с алкоголем окончательно. Сам. На кодировки он уже не надеялся. Считал все эти процедуры сущей ерундой. Выкачиванием денег из пациентов. «В подобных случаях, - временами полуоптимистично рассуждал он, - только сам человек в силах помочь себе».
Невдалеке от железнодорожных путей бедолага остановился, чтобы поднять упавший носовой платок, которым он то и дело вытирал вспотевшее лицо. Из кустов, как в банальном кино, неожиданно вынырнули трое. Он даже не успел их как следует рассмотреть. Один из парней, выше остальных почти на целую голову, попросил закурить. Дмитрий, не подозревая ничего плохого, коротко бросил: «Не курю». Он действительно не курил.
«Сука!» - злобно сплюнул второй, коренастый и кривоногий. Третий, маленький и тощий, злобно ухмыляясь, молчал. Затем они набросились на жертву своего чёрного настроения, утащили её поглубже в кусты и там уже по-настоящему отвели душу.
Очнулся Дмитрий в грузовом вагоне мчащегося куда-то поезда. Кто он такой, откуда был родом, как сюда попал – ничего этого мужчина уже не помнил.
Вот так он очутился в Питере. Чтобы выжить, примкнул к местным бомжам. Прокантовался с ними год. Однажды в конце апреля, копаясь в мусорном баке, почувствовал себя плохо. Вышел на людный тротуар и прилёг под раскидистым кустом акации.
Мимо шествовала группа ребят в сопровождении двух учительниц. Дети, очевидно, только что посетили исторический музей, так как (он слышал это краем уха) разговор вёлся о пулемёте-максиме, который стоял на витрине рядом с будёновками. Когда они поравнялись с Дмитрием, одна из преподавательниц, та, что постарше, брезгливо показала ладонью в его сторону и нудным голосом озвучила:
- И когда только город очистят от этой мерзости?
- Бедненький, - чуть не заплакала помладше и кинулась проверять у несчастного пульс.
- Евгения Родионовна, вы что, из деревни приехали? Ведёте себя, как ненормальная, - ужаснулась, нисколько не таясь перед ребятами, первая Мери Поппинс.
- Жив, - не реагируя на грубость, удовлетворённо произнесла Евгения Родионова. - Володя, - обратилась она к миловидному голубоглазому подростку лет четырнадцати, - у тебя есть мобильный?
- Есть, - с готовностью ответил подросток.
- Вызови, пожалуйста, скорую.
Через неделю Володины родители забрали Дмитрия из больницы. К мужчине уже начала полегоньку возвращаться память. Он вспомнил почти всё, но попросил не сообщать в Золотоструйск Елизавете Валентиновне о месте своего пребывания. Он чувствовал себя виноватым, и ему было очень стыдно перед той, которую он любил больше всего на свете.
По выздоровлении Володин отчим устроил Дмитрия в свою фирму на хорошую должность с хорошим окладом. Тот подзаработал денег, снял квартиру и открыл своё дело. Правда, сначала маленькое, но приносящее стабильный доход. Затем приобрёл и своё собственное жильё. А ещё он арендовал несколько озёр в Карелии и стал заниматься разведением ценных промысловых рыб на продажу.


«А три года назад они вместе с Вовкой-ихтиологом выкупили у нашей администрации два маленьких озёрка и запустили туда настоящий деликатес. А то местные и не знали бы, что это за штуковина такая форель», - приподнимаясь со стула и потягиваясь, закончила повествование Наталья.
- Откликнулось... - словно вспомнив о чём-то, прошептала закутанная, как мумия, Сузанна Вадимовна и, подмяв под себя плед, неуклюже перевернулась на спину.
- Мама, ты о чём? - удивилась дочь. - Мы с Вадимом просим тебя приготовить форель. - Ну почему ты лежишь?
- Плохо мне, Наташенька. Может, сама всё сделаешь...
Наталья, согнувшись коромыслом над ложем страдалицы, иронично стащила с материной головы плед, затем протянула несчастной сухие цыплячьи лапки с ярко накрашенными коготками:
- А это ты видела... Свежий лак. Между прочим, недавно нанесла.
Сузанна Вадимовна болезненно поморщилась. Дочь с вызывающим видом опять уселась на стул и, поглядывая на скучающего мужа, усмехнулась:
- Мама, у тебя, наверное, климакс.
«Климакс - это не ругательство, это в определённый период естественное состояние женщины... - еле слышно пробормотала Сузанна Вадимовна и, всхлипнув, так же тихо дополнила: - Хотя куда уж естественнее...»
29.05.2012
Жанр: Рассказ, миниатюра | Добавил: zarova (01.06.2012)
Просмотров: 490 | Рейтинг: 1.7/3
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Обновления форума