Мы живём не так, что б далеко друг от друга, но и не сказать, что близко – так, серединка на половинку, в соседних областях. Сестрица моя, Маргарита, с годами стала набожней, а когда вышла на пенсию и появилась возможность, стала ездить по храмам и монастырям. Иногда и меня с собой заманивает. Я охотно присоединяюсь, было б только время. Раз в году мы с ней ездим на дальнее старое кладбище, где похоронена наша общая бабушка.
Загодя решили, что нынче едем на родительскую субботу в канун Троицына дня. Бабушку, умершую в Ленинграде, по её желанию хоронили на родине, на далёком Устьинском погосте, по правому берегу Мсты. Раз в году мы собираемся, что бы прибрать её могилу и, по возможности, навестить других родственников и знакомых, лежащих в оградках старинного кладбища, пока ещё сестрица (она родилась неподалёку) может показать: кто где лежит. Поехали в субботу, в день летнего Николы угодника, так совпало, первой утренней электричкой до станции, с которой предстоял путь вначале на автобусе, потом пешком и дальше – на лодке к правому берегу. Утро начиналось радостное, свежее и солнечное. Воздух пропах рано отцветающей сиренью, радовали глаз разноцветные примулы в палисадниках. День обещал быть жарким. Во втором вагоне, куда мы сели, пассажиров было немного, с полтора десятка. Впереди сидела небольшая группа цыган, шестеро молодых и старик в сапогах и кожаной кепке. Старик цыган всё о чём – то балагурил:
«Эх, робяты! Утро то какое! Счас бы молока литру! Да гитару! Эх, да девок пару! Ух! Да, Женя? Ты, Рома брось её обнимать, это я на ней женюся! В загсе запишемся!»
Лицом ко мне сидела молодая улыбающаяся цыганка, которую обнимал такой же молодой и, в отличие от подруги, красивый парень. Девчонка же была страшненькая. Бывают среди цыганок: или красивые или очень нехороши собой, да вдобавок кривоножки. Красивые до старости не утрачивают своей цыганской суховато - броской и уверенной красоты. У девчонки из вагона длинное худое лицо было слишком смугло – оливкового цвета, глаза кофейные навыкате, вдобавок орлиный нос и гладкие прямые волосы, забранные в небольшой хвостик. Она охотно смеялась в ответ на шутки старика и выглядела вполне счастливой.
На станции вышли и бодро – весело заспешили к автовокзалу. Купили билеты, проглотили по мороженому и загодя уселись в рейсовый автобус. Пассажиров набралось много, все места заняты. Многие с цветами и веночками, сумками и рюкзачками. Едут по той же надобности, что и мы. Здороваются, узнают друг друга. Многие меж собой знакомы, хоть и не виделись порой по двадцать лет. Шофёр, молодой парень лет двадцати трёх, промчался, не притормаживая на поворотах, мимо десятка деревень, где остановка по требованию. Треть пассажиров вышла в деревне Гарь. Пока бабульки разминали ноги и поудобней прилаживали на спину котомки, мы двинулись проулком, потом через ухожу, огороженную забором из жердей. Идти нелегко. Прежде здесь было поле и не разбороненная, комьями высохшая земля, поросла негустой в конце мая травой. Дальше широкая тропа идёт через лес, петляя меж деревьев. Называется это место на здешнем диалекте мочевиной. Здесь сыро и без резиновых сапог ходу нет. Мы об этом знали и ещё в электричке предусмотрительно переобулись в резиновые полусапожки, завернули джинсы повыше щиколотки. Шли и дышали чистым запахом весеннего леса: молодой травы, ландышей, купальниц, каких то ещё белых незнакомых крохотных цветов. Куковала кукушка. Рита старалась идти быстро, опасаясь, что если мы опоздаем, некому будет нас перевезти на другой берег. Тропа всё время шла с уклоном, в последней трети нашего пути началась лесная дорога, по которой уже можно проехать на автомобиле. Заканчивалась она спуском к реке. У воды стояли люди, подошедшие раньше и ждущие переправы. Накануне Троицы всякий раз на реке найдётся перевозчик: тот, кто имеет моторную лодку. В это утро родительской субботы специально никто не перевозил, но рыбачили двое молодых мужиков, согласившихся перевезти на своей моторке подошедшую перед нами группу людей на противоположный берег.
Проплыть против течения нужно примерно с километр до места, где от самой кромки воды петляет тропка, ведущая на старое кладбище. Вместе с хозяином в лодке оказалось пятеро. Для такой посудины многовато, она едва не зачерпывала и шла с натугой. Воды в реке в эту пору много, страшновато было смотреть, как лодка едва не черпала бортами. Слава Богу, доплыли. Вскоре лодочник вернулся. Мы попросили его доставить и нас на другой берег, на что тот без колебаний согласился и даже помог войти в лодку. Взял он только троих: нас и Михеева Виктора, жителя близлежащей деревни. В детстве Рита его знала, родители дружили и жили неподалёку. Виктор, простой, бесхитростный мужичок рассказал, что за пьянку зимой был уволен с работы, а в деревне потерять место очень печально. Он попивал, это было заметно: глаза со слезой, красные и сам робок, неуверен в себе, помят. Однако, в это утро был трезвым. Утишая голос, через каждое слово Витя вставлял вроде междометия: «нах», рассказывая про свои жизненные коллизии. По его манере речи легко было понять, что человек он тихий, податливый, добрый и стеснительный. Рита рассказала ему, что мы собираем воспоминания о жителях их деревни и о нём там тоже будет упоминаться, в частности о том, как он случайно поранив руку и увидев кровь, едва не свалился без чувств. Был такой случай, что тёща прикладывала ему к голове мокрое полотенце, подносила к носу нашатырь. Жена в это время перебинтовывала пораненный палец или ладонь. Виктор разулыбался:
«Я и по сей день боюсь крови».
Пока плыли в лодке, вдоволь посмеялись над этой историей. На берегу пошли каждый к своей родне, больше уж мы его не видели. Наш перевозчик Олег, оказался человеком состоятельным и наотрез отказался брать с нас перевозную плату - бутылку водки. Он сестре тоже был знаком: когда - то его жена, в то время ещё невеста, была свидетельницей на свадьбе у Ритиной дочери. Нам удалось отблагодарить его только плиткой горького шоколада, ею он собирался закусывать коньяк в случае удачной рыбалки. Пока мы ждали на берегу своей очереди, подошли ещё двое: муж с женой, уже пенсионного возраста. У дяди на голове была сетка от гнуса, а женщина была замотана до самых глаз белым старушечьим платком. Она к Рите тоже призналась, это была дальняя родственница: приёмная дочь покойного дяди Вани, нашего двоюродного деда. Вот так в деревнях все помнят друг друга, родственные связи прочней городских. Вскоре их перевезла другая лодка, подошедшая к берегу. На кладбище мы сразу стали убираться – вырывать сорную траву: крапиву, поднявшуюся уже высоко, хвощ и сныть, зажгли свечи, поставили букеты - искусственные цветы, в этот раз крупные белые ромашки. Рита убралась в соседней ограде у близкой родни нашей бабушки - старшей невестки и её мужа - брата нашего погибшего на войне деда Ивана. Глядя на фотопортрет Степана, мы представили, как мог выглядеть дед Иван, от которого ни одной фотографии не осталось: остроносый, небольшой рот, светлые прищуренные глаза и низкие брови.
День начинался жаркий, вовсю звенели комары, не давая раздеться. Я прочитала соответствующую дню молитву об упокоившихся с миром. Ни есть, ни пить мы не стали, а поспешили дальше, нам нужно было успеть на следующее кладбище, в Горушку. Здесь по моей просьбе Рита немного провела меня по Устьинскому погосту и рассказала, что могила нашей прабабушки находилась возле разрушенной временем часовни, от которой остались обломки двух бревенчатых стен. Туда не подойти, там густой кустарник и крапива. По дороге набрели на место последнего упокоения одного Подгорновского санитара психиатрической больницы, про которого Рита стала рассказывать мне байку, наподобие той истории, что используется в фильме «Любовь и голуби», где дядя Митя прячет бутылку вина в умывальном бачке. Этот санитар Лёша прятал выпивку в неисправном электрическом самоваре, украшавшем санитарный пост, по мере надобности открывая краник. Пока Рита всё это мне рассказывала, подошёл к нам незнакомый и чрезвычайно общительный седой невысокий и кругленький, как колобок, дядечка со съеденными зубами, в старой шляпе и старых очках без одной дужки. Он с ходу стал рассказывать свою историю. На подходе к оградке он уже вступал в диалог:
«Я вам больше скажу!»
И понёс, всё про того же дядю Лёшу, который незваный вдруг появился в доме прямо во время их с Леной свадьбы и с порога как грохнет об пол глиняный горшок с монетами и всяким мусором:
«Вот вам, суки, подметайте!»
Тут же дядечка посетовал как ему скучно, потому что Лена уже шесть лет лежит рядом с покойным тестем, а тесть его – ого - го! – он совсем человек знаменитый и про его поход описано в книге некоего писателя Суворова «Час М», кажется так. Этого гражданина можно было долго и не без интереса слушать, но мы торопились и пришлось, извинившись, уходить. Вслед он нам крикнул:
«Послушайте старого еврея, обязательно прочтите эту книгу!»
Через десять минут мы уже были на берегу. На наше счастье, Олег с приятелем рыбачили неподалёку. Как будто нас и ждали. Ещё через десять минут мы уже снова на пути в деревню Гарь, откуда нас должна забрать дочь Ритиной подружки. Но нам до Гарей ещё идти больше трёх километров и теперь всё в гору, на подъём. Обратная дорога мне казалась легче, хотя стало жарче и всё сильнее доставали комары. Радовало, что половину из задуманного мы одолели. Сестрице дорога давалась тяжелее, она часто останавливалась, что бы попить воды, боялась, что не успеем. Опять куковала кукушка. Дорогой разговаривали о детях, о том, что неплохо бы и их привезти сюда и показать им этот путь на старый погост, где лежат кости их предков. Рита сказала, что её младшая на ногу лёгкая. Я же хотела, что бы сын, человек, неравнодушный к истории, побывал в этих местах. А потом мы решили, что дети наши, живущие в городах, вряд ли станут с такими трудностями добираться до могилы прабабки, которую они почти не помнят, а сын так и вовсе не видел, родившись через четыре года после её смерти. Время сейчас очень торопливое. Молодым некогда. Им, к сожалению, пока не до могил.
Наконец добрались до ухожи, одолели кочки, наконец, вот она изгородь. Я пролезла между жердями, Рита форсировала её, перелезая поверху. Посидев недолго на большом гранитном валуне и сделав несколько неудачных попыток дозвониться до подруги, вышли на деревенскую улицу. Тут сестра обнаружила, что плохо видит дорогу: потерялись очки. Стали искать в траве, в сумках и вспоминать были ли на ней очки вообще. Может, она их забыла на кладбище или в лодке. Может они свалились: она любит вешать их на голову вместо ободка. Искали около получаса. Что сделаешь? Рита решила идти так: «Что ж! Раз нет их…»
В последний раз обшариваем траву и - вот чудо! – они в руках, будто кто то невидимый их положил. Решили, что это не иначе, как Божья к нам милость. Обрадовались, пошли дальше, опять безуспешно пытаясь дозвониться. Мимо проехал на квадрацикле парень с голым торсом; сказал, что связь МТС есть на повороте деревни. До поворота оставалось метров триста и силы наши убывали. Неожиданно у сестрицы открылось второе дыхание, она стала ходить взад вперёд, пытаясь поймать сигнал. Возле тенистой стороны улицы, где я присела на пень возле старого потемневшего от времени дома, слонялся смуглый задумчивый мальчик с большой головой лет семи. Звали его Тимуром. В этой деревне живут дагестанцы, и встреченный нами ребёнок был, похоже, их кровей. Наконец на дороге показался знакомый автомобиль: синий микроавтобус Фольксваген и за рулём дочка Иды - Катя. Очень симпатичная, доброжелательная черноглазая молодая женщина, мать двоих сыновей - Кирилла и Дениса. Ида тоже была тут же и с ними младший из мальчиков – Денис. Подруги расцеловались и стали сумбурно делиться новостями. Ида рассказала, как Кирюше подарили на выпускном вечере (оказывается, теперь выпускные бывают и после начальной школы) энциклопедию «Мир человека». Он задавал такие неудобные вопросы бабушке по размножению человека! И даже спросил: есть ли у неё, бабушки Иды, возможность родить. На это она ему отвечала, что родить не может, поскольку вышла из детородного возраста, устарела.
«И ты знаешь, что он мне ответил? Нет?» - Он сказал: « Да, я вспомнил, я же читал про климакс!» Ида говорила: «Рита, ты будешь наглядным пособием к статье про глаза. Там написано, что иногда у человека бывают радужные оболочки разного цвета. Мы будем демонстрировать Кирюше твои глаза!» «Хорошо, как скажете», -
бодрым голосом отвечала Рита, и стала рассказывать о трудностях нашего пути и о Божьей помощи, оказанной нам свыше. Очень быстро и мягко мы доехали до родительского дома Иды и нас пригласили зайти пообедать, на что мы не согласились и выразили своё нетерпение ехать на Горушкинское кладбище. Всё же зашли умыться. Я не отказалась от чашки кофе, Рита выпила воды и всё скороговоркой благодарила Бога и подругу:
-«Спасибо, тебе, Господи, спасибо тебе! И вам наравне с ним за то, что так всё удачно выходит!» Вот уже мы снова в машине и быстро мчимся до Горушкинского погоста, время поджимает, после обеда не принято находиться на кладбищах. Здесь мы расходимся по своим участкам. Ритины родители и брат лежат с краю кладбища в одной ограде. Нужно подняться по вырубленным в песчаном дёрне ступенькам, что бы попасть к их могилам. Прежде рядом с кладбищем стояла деревянная церковь, которую в пятидесятые годы превратили в школьный интернат и подружки в нём жили, в их деревне была только начальная школа. Сейчас от этого здания не осталось следа, всё давно сгорело. Само кладбище изначально было размещено на высоком холме, отсюда и название. Теперь могилы расположились и пОнизу. Тут похоронены хронические больные из Подгорновской психбольницы, которые за многие годы лечения утратили все родственные связи и лежат под простыми деревянными крестами и жестяными табличками. Могилы поросли травой и всеми забыты. К родителям Рита приезжает по два три раза в год, чаще летом или осенью. Я раз в году бываю здесь вместе с нею. В жаркий майский день в ограде, осенённой высокими деревьями, цвела земляника и немного ландышей. Сухой травы и мусора уже не было, мы лишь немного подёргали хвощ и дикий малинник. Убрали старые искусственные цветы из венков и прикрепили проволокой новые, зажгли свечи, снова я прочитала заупокойную молитву. Пока читала, к ограде подошёл мужичок, виду самого неказистого, маленького росточка, похожий на двенадцатилетнего подростка. Заговорил:
«Тут Юрий Александрович лежит… завхоз наш. А я к нему всегд а- а –а захожу. Уж какой человек был хороший, таких и нет теперь. Я у него работал. Он мне всегда – а – а платил. Достанет деньги из кармана, спросит, ты, мол, Славка работал? – Работал! - А заработал, так вот на, получай!»
И всё в таком же духе. Потом про себя стал рассказывать, что сам детдомовец, живёт в соседней деревне Комель. Я шепнула Рите, которая накрывала на стол для поминовения, что угостить бы надо мужичка. Пригласили его зайти в ограду, выпить стопочку и помянуть покойных, на что наш гость без уговоров радостно и без колебаний согласился. Оказалось, что сестра, всегда такая предусмотрительная, на сей раз забыла стопки. Плеснули нашему мужичку – подростку в крышку от термоса. Он выпил, обтёр губы рукавом и продолжал свои рассказы. Предложили закусить, и он взял ломтик огурца, не взглянув на куски жареной курицы, которой Рита приготовила много, зная, что часто могут быть похожие гости, да и просто можно встретить в такой день знакомых. Налили вторую, рассказы полились вдвое быстрее. Но странно, мужичок, у которого в чём только душа держалась, с виду нисколько не пьянел.
- «Я в доме живу, здесь, в Комле. Нашёл дом и стал жить, потом хозяин объявился. Ничего, говорит, Славка, живи пока. Я и живу. Один. А работа у меня всегда – а –а есть. Надо вам на кладбище прибрать - я и приберу, а зимой снег почищу. Тут геологи приезжали, к нам, в Комель, а Комель то – это ведь основа, сердцевина. Тут медные рудники, говорят, лет двести назад, были. Делали такие иконки складные…»
«Складни?»
« Да. Так, они пополам складываются, да. Геологи сказали. Искали их, да всё давно тут найдено, ничего нет. А песок на этом кладбище, сказали, весь - привозной. Тут татаро – монголы проходили и в шапках этот песок сюда и привезли. Он не такой как наш, а красный и крупный. Больше нигде окрест нет такого. А под этим кладбищем татаро – монгольское кладбище. Они своих тут хоронили и своим песком засыпали. Во как!»
Мужичок увлеченно рассказывал и речь его, не прерываясь ни на минуту, текла довольно связно и при этом никаких мусорных слов или мата я не услышала. А между тем, как вечером рассказала нам Вера Алексеевна - родственница, у которой мы остановились на ночлег, этот человек был больной с психиатрического отделения, который остался жить в этих краях.
Между тем к нашей ограде подошла Ида с дочкой и внуком, и нужно было нашего знакомца как то провожать - выпроваживать. За разговором он выпил уже с полбутылки и всё продолжал свои речи. Пришлось сказать, что извините мол, к нам пришли друзья, с которыми давно не виделись и хотим поговорить, помянуть родных. Рита собрала ему узелок с закуской, положила половину нашего запаса, а водка на столе ещё оставалась, и мужичок продолжал рассказывать:
«Мать меня сдала в приют, а я на неё не сержусь. Сказала, что кормить меня нечем. Она в Ленинграде живёт. Я к ней ездил, она не пустила меня, забыла наверно. Может она и сейчас жива. Я не знаю. А вы как домой придёте, разденьте пацана и всего осмотрите, клещей тут много. А Юрия Александровича я хорошо - о – о знал!»
Мы перестали его слушать и сели на скамеечку, развёрнутую буквой «Г» вокруг стола. Успев проголодаться, помянули, на языческий манер, с чувством выполненного долга, здесь лежащих, закусили бутербродами, приготовленными Идой. Мальчик, завязанный большим платком, как покрывалом, от комаров, выпил немного чаю, взял апельсин и спокойно сидел на коленях у матери. Она о чём – то шептала ему в ушко. Устали. Пошли вниз, к машине. У меня на нижнем веке Ида углядела клеща, которого я приняла за комара и всё не могла согнать. Поехали в деревню и зашли в дом, где пятьдесят шесть лет назад родилась Ираида, так звучит её полное имя. Дом большой, старый и запущенный. В последние годы в нём жил младший брат Сергей, умерший минувшей зимой от хронического алкоголизма. Ида о нём очень жалеет. На тумбочке в красном углу стоит фотография рядом иконкой. Дом построен возле самой дороги и рядом с ним бывшая проходная психбольницы, так, что все идущие мимо непременно заглянут во двор. Заглянули бы и в окна, но много посажено перед домом деревьев и кустов. Ида вспоминала, как они с матерью сажали картошку однажды в конце мая в три часа ночи, что бы не отвечать на многочисленные вопросы проходящих мимо дома людей. Брат Сергей, убирая осенью урожай, однажды даже написал красным суриком на длинном куске обоев объявление и вывесил на забор:
«Картошка мелкая, х…ая!»
В этот день его больше никто не отвлекал от работы.
Нас в довершение всех благих дел угостили окрошкой, сделанной традиционно на квасе, но с добавлением маринованной свеклы. Показалось чрезвычайно вкусно. Поблагодарили хозяек и собрались уходить, нам пора было идти дальше и определяться на ночлег. А к женщинам приехали их мужья – тесть с зятем, которых они ждали к обеду, между тем как на часах была уже половина пятого. Мы поздоровались с приехавшими и тут же распрощались. Зашли в магазин, где продавцом работает Лида, вдова покойного брата. Расцеловались и, немного увеличив её выручку, отправились повидаться с ещё одними Ритиными родственниками. Впереди нас ждал долгий вечер с домашними пирогами, чаем на травах, красным сухим вином, баней с берёзовыми вениками, долгими разговорами с рассматриванием старых фотографий, тихая майская ночь с приятными сновидениями накануне Троицына Дня под песни соловьёв и скрип кузнечиков.
Возвращаться домой всегда волнительно... А тут я увидела не просто дорогу домой, на Родину, к истокам, а целую жизнь во всех ее красках... Вот так, идём мы часто по дороге, ищем чего-то, а в итоге возвращаемся сами к себе, к воспоминаниям, к памяти о родных и близких и понимаем, что это самое главное, важное! Спасибо!
Спасибо! В рассказе мне хотелось показать настроение одного дня накануне праздника, все встреченные лица - как обрамление. Возвращение к истокам, к корням - оно с годами всё сильнее и чаще волнует.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
