Утром следующего дня в семье ждали приезда дочерей. Марички, так её с детства звали домашние, и Аурики. Разница в годах меж ними была небольшая, около двух лет. Но нравом сестры совсем разные. Маричка росла себе потихоньку и росла, не доставляя особенных хлопот маме с бабушкой, кроме самых обычных, причиняемых в сладких младенческих проявлениях осмысленной жизни. Даже зубки у Маши резались без капризов, так что Ольга ничего особенного из её первых шагов не могла припомнить. Она, кажется, даже ни разу ни откуда не свалилась. Девочка долго могла играть сама, рассматривая бренчащие цветные шарики, пробуя распевать протяжно ба-а да ма-а. Папы в то время в семье не было. А Аурика изрядно давала прикурить. Нянчили её живой очередью всей семьёй – мама с бабушкой, это само собой, но ещё и деду, Ольгиному отцу, доставалось воскресное дежурство. Трофим тоже не отстранялся, не отдыхая после работы, забавлял, как умел, младшую дочурку. Удивлялся, отчего это дитё такое неуёмное, часу не проспит, как снова забота - «зыбай её на руках, или бежи на улицу, вывози коляску». Зато Таисия Васильевна, обо всём понимала, от чего у дочки молоко рано пропало, отчего она часто замирает, уперев недвижный взгляд в рисунок на новых обоях. Отчего с Машей любит заниматься, а меньшую норовит сунуть кому поближе. Совсем не в том причина, что маленькая крикухой растёт, а оттого так выходит, что не успела Ольга ещё первого мужа как следует забыть, так что б в памяти и щекотинки малой от его усов не осталось. Не все ещё слёзы она выплакала, ожидая весточки, хотя бы одного звонка телефонного. «Рано Ольга во второй раз замуж собралась, вот что! Не успела проклятого джигита вычеркнуть из своей души твёрдо и окончательно. Поставить на прежней жизни с ним крест. Прожили то всего – ничего – год с чем то. Вот от того, глупая, и вздрагивает. Надеется, что объявится он вдруг. А уж когда в дверь стукнут в неурочное время, или в не положенный час задребезжит телефон – вскочит с места, мечется, то бежит куда то, то на дверь уставится, мать то всё замечает, меня с панталыку не собьёшь», - справедливо и трезво размышляла Таисия Васильевна. «Молодая, от того глупая. Дай то бог, что б не объявился больше длинноносый. Дитё уже папой Трофима стало называть, его одного пусть знает, что тут лучшего ждать. А сама то трубку в руки не берёт, дверей не открывает. А всегда дрогнувшим голосом скажет: «Мам, погляди, кто там! или «Мам, послушай, наверное, это к тебе!» А то ещё прибавит: у меня, мол, руки мыльные, стираю. Да мать не проведёшь, все секреты твои у меня на ладони, мне и гадалка без надобности». «А всё от того, что Трофим рано замуж позвал, а дочка согласиться поторопилась, друг друга хорошенько не узнали, не поженихались. Кинулись в семейную жизнь, как в тёмный пруд, нас и не спрашивали. Может, к лучшему так то. Трофим – мужик надёжный, этот не убежит», - Таисия Васильевна за делами всегда находила утешение в таких вот неспешных раздумьях. «Трофима надо приветить, обласкать, повкусней кусок положить в тарелку, что б он тоже видел, что о нём у нас первая забота после ребятишек, родные то его далеко». Время прошло, всё и установилось, как надо. Ольга в школу на работу вышла, девчонки в детский сад стали ходить, Трофим было, дом новый задумал строить. А пока жили гамузом, вшестером, да ещё младший сын на выходные прикатывал иногда из города, неженатый. За домашними припасами – капусткой, сальцем, творожком. Да после всё же пришлось молодым переехать в Прикарпатье, решили, что там лучше. Климат, фрукты, то, да сё. Девочки подрастают, а добрых людей полно кругом, скажут слово ненужное, а ребёнок задумываться начнёт, сомневаться – а может, его украли, или потеряли. А так – выправили документы новые и, пусть Маша знает, что у неё с сестрёнкой папка один – Трофим. А уж когда Васенька родился, Таисия Васильевна окончательно успокоилась: «Слава Богу, всё в дочкиной жизни наладилось. Милуются, будто голубки. Зять никакого различия в детях не выказывает. Все для него одинаковы, разве что сынка больше других выделяет. «Сынку, сынку!» – только и слышно от него. Да ведь и ясно отчего так. Трофим в возраст вошёл, когда мужик о продолжении рода начинает заботиться». Мужику, если он не забулдыга и в будущее заглядывает, когда к сорока годам подваливает, тревога начинает голову томить. Кому опыт житейский передать, нажитое добро, с кем посоветоваться, как с другом. Возле кого старость не сразит на полдороге, не выбелит раньше времени голову. Это в двадцать пять лет дети задумываются как необязательное дополнение к радостям первых житейских открытий в паре с суженой, а потом начинает человек понимать, что крепкие руки и родные глаза повзрослевших детей – самое верное лекарство от всех недугов. ******** А Ольга долго не могла привыкнуть к Трофиму. В девятнадцать, когда они познакомились, что она понимала? А обещала ждать, потому что сердце у неё доброе, пожалела солдатика. Все девчата, кто с солдатами встречался, обещание давали, да не каждая исполнила своё слово. То, что симпатичный он был, не отнимешь, а ещё добрый, весёлый, разговаривал так смешно. Придумал Снегурочкой её называть. У неё в ту зиму шубка светлая была и шапочка в тон, а ещё сапожки она тогда в комиссионке купила, на каблучке, высокие, голубого цвета. Да и была ли она влюблена в него, теперь Ольга и сама бы не вспомнила. Тогда она, кажется, не сомневалась, а теперь – вроде и не было в её сердце тоски по нему. В общежитии не вспоминала, что где то остался Трофим, а тем более – в институте, хотя там парней было раз два и обчёлся. А что до Трофима – он однолюб, что тогда любил, то и нынче. Начинали жить когда, подружка Ольгина, Нина, завидовала ей. А на Трофима, особенно пока ещё он в холостых ходил, сильно надеялась, так, что и прохода ему не давала. Поселковые кумушки этот момент не опускали и ждали продолжения. Спорили, отобьёт Нинка у Ольги парня, или со своим долгим носом останется. Нина тогда стала последней каплей, перевесившей чашу весов в решении переехать на Трофимову родину. Однажды она пришла к ним в гости в праздник и, хватив для верности лишнюю стопку и, подбрасывая Машу на коленях, стала рассказывать чем Ольга делилась с ней как с подругой. Пока ещё жила с тем, первым, сбежавшем от полного безмятежной радости семейного гнезда и канувшем бесследно. Трофим тогда сумел вывернуться из непредвиденной ситуации, хоть и молодой был, а достойно. Посмеялся только и отпустил по адресу сбежавшего незлую шутку, вроде того, что: «Хай ему бисы рыло умоют, чертяке, ож побегив до своёго Кавказу! А мне жинка ёго как червона медаль досталася, дак я ж и ни в убытках». А уж тут и Таисия Васильевна не сплоховала, потом об этом она подробно рассказала соседкам, вызвала на кухню подвыпившую подружку, дверь прикрыла, да так её отчехвостила, припомнив все грехи и грешочки Нинкины от детсадовского горшка до самого сегодняшнего дня. Такие, о которых та уж и вспомнить не надеялась. «Гляди у меня, я ж вежливая не каждый день бываю! Тебе, Нинка, ещё замуж выходить, а я тут по всякому повернуть могу, в каком пригляде тебя обрисовать будущему мужику» - начала издалека Таисия Васильевна, ещё только входя во вкус словесной баталии, по части которой ей равных было немного. Она говорила негромко, но близко приложив свой остренький, похожий на кончик скрюченного осеннего огурца, нос, к Нинкиным трезвеющим глазам, так, что та вынуждена была отвернуться, что бы не зацепить своим длинноватым птичьим клювом Ольгину мамашу. «Да и то ты помнить должна, что мы в посёлке друг дружке все не чужие, твой дед моей свекрови кумом приходился, почти что родней», - закруглила она речь, видя, что Нинка, цепкая в словесных перепалках, как их домашняя дворняга Динка, не Ольге чета, и то уж готовится обронить пьяную слезу, поспешила свернуть свою пламенную речь и обнять глупую девку. Чего уж там, хороший мир лучше доброй ссоры. «Брось, Нинушка, ты пойми! Трофима всё одно ты у Ольги не отнимешь, только худую славу на свою голову наживёшь. Придёт твоя судьба, ни куда не денется! Не торопись, не хватай чужого. Твой жених где то бродит, заблукал, не нагулялся ещё. Погоди, ты ещё такого найдёшь – во какого! Статного, не Трофиму чета. Наш и ростом не велик, да и красы особенной нет, только что на работу всякую ловок и горазд», - наставляла она Нинку, понимавшую и без тёткиных слов, что Трофим – не позарится на неё. Всхлипнув и вздохнув, Нинка тихо сказала: "Прости, тётя Тася! Я всё поняла. Пойду!" - и незаметно просочившись к двери, тихо прикрыла её за собой. Больше её возле Трофима никто не замечал.
1 2 3 4 5 Жанр: Повесть, роман \| Добавил: Лютеция (14.01.2012)
Просмотров: 373 \| Рейтинг: 5.0/1