4 ноября. Это было день рождения Жени. Знали ли уже она, что это будет последний день её рождения, когда просыпалась? Женя проснулась от яркого, резкого, подобного весенней молнии света, который пронзительно бил ей в глаза. Она медленно приоткрыла веки и ещё не совсем поняла, что происходило. У неё ужасно болела голова. Кроме того, она была пустая как глобус. Оглянувшись по сторонам, она обнаружила спящего за компьютером Марка, который лежал на столе, едва не обнимая предмет своего обожания. Жене было как-то не по себе. Чувство неизвестности охватило её и не отпускало ни на минуту. Она начала прокручивать картинки воспоминаний вчерашнего дня. Но всё было, как в тумане. Женя никак не могла вспомнить, что она делала, где была, и как оказалась здесь. В ту минуту ей вдруг стало так холодно и промозгло, что она ещё больше закуталась в одеяло, а лицом уткнулась в подушку, на которой красовалось пятно от пива, видимо вчерашнего. Потому, что запах от неё веял зловонный, по аромату которого, можно было определить, что там было не одно пиво. Сморщив нос, Женя быстро скинула с себя одеяло и опустила ноги на жутко холодный пол. Еле-еле она где-то нашла какие-то тапки и обула их. Частая дрожь мгновенно охватила всё тело. Её трясло, будто начиналась ломка у заядлого наркомана. Она подошла к окну, если его можно было так назвать. Ни рамы, ни стекла не было. Только одно огромное отверстие в форме раздробленного прямоугольника, заделанное какой-то тряпкой. Каморка Марка угнетала Женю. Здесь ничего не было, кроме старого, почти разломанного диванчика, пары таких же стульев и маленького столика в углу комнаты, на котором стоял компьютер Марка с двумя большими колонками рядом. Но сейчас для неё это было единственным убежищем. И поэтому жаловаться не приходилось. Сегодня Жене стукнуло 18 лет. Но радость этого дня у неё ассоциировалась не с праздником, а с тем, что она наконец-то сможет найти себе нормальную работу. Для неё это было самое важное. Денег у Жени почти не осталось. Всё, что она заработала за дреды, уже заканчивалось. Кроме того, врят ли, теперь это дело будет приносить ей какой-то доход. Дреды уже вышли из моды, а, значит, почти никому не нужны. Поэтому зарабатывать таким способом она просто больше не могла. У Марка она тоже больше не могла оставаться. Несколько дней назад он сказал ей, что собирается сдавать квартиру, если это место вообще можно было так назвать. Но на всякое место всё равно что-то, да падает. Мать её домой не пустит. Она уже звонила Жене, чтобы сообщить, что собирается выписывать её из квартиры, и что она больше не хочет видеть её в своём доме. Женя совершенно одна и никому не нужна. По большому счёту, у неё куча родственников в городе, а вот если так конкретно, то никого. Хотя она уже привыкла к этому и давно смирилась с этим.
Женя еле-еле нашла свою сумку в хламе Марка, разбросанном повсюду. Он никогда особо не следил за чистотой и постоянно всё раскидывал. Это была его какая-то такая привычка, которая имела место не потому, что ему было всё равно, что куда кинуть и где оставить. А потому, что ему некуда было деваться. Этот хаос спасал его, удерживал от пропасти, черта которой была всегда рядом и терпеливо ждала, когда он её всё-таки переступит. Марк просто закапывал свои мечты и надежды в хламе, который был прикрытием для него, причём от самого себя. Он прятал своё сознание в помойке, скрывал в ней все свои переживания и одновременно хранил там самые дорогие для него вещи. По большому счёту, он просто себя там заживо похоронил, не оставив себе даже выбора. Все его воспоминания, эмоции, чувства были прошиты жёсткими нитками действительности, загнанной в беспредельные рамки жизненной свалки, которая была для него опорой.
Женя достала из сумки свой старый, потрепанный блокнотик и открыла его. Это был её личный дневник, который она всегда носила с собой. Там была вся её жизнь, которая была аккуратно зашита в рифмы и помещена в тесные границы блокнота. Женя взяла ручку и записала несколько строк: Я никому не нужна в этом мире
В нём все презирают меня,
Я сижу в опустевшей квартире
Только здесь понимают меня. Моё сердце совсем одиноко
А в душе - одна пустота,
Почему же всё так жестоко?
Я никому не нужна. Грустно, мне очень грустно
До слёз, до крика души,
Иду я стройно, но смурно
По осколкам мёртвой тиши. Затем она закрыла блокнот и положила его обратно. Потом она вытащила из сумки ключи от квартиры Марка и оставила их на столе рядом с запиской, которую написала ещё вчера. Хотя, врят ли, это походило на записку. Скорее всего, это было настоящее прощальное письмо, в котором были такие слова:
«Милый мой, Марк. Ты же знаешь, как ты мне дорог. Ты мой самый лучший друг и самый родной мне человек из всех, которых я в этой жизни встречала. Ведь только ты один меня понимаешь. Спасибо тебе за то, что всё это время ты был со мной рядом. Ты же знаешь, как мне было это нужно. Чёрт, ты же всё обо мне знаешь! Я очень ценю твою дружбу и твою доброту. Кроме Пистолета и тебя больше никто так ко мне не относился и, наверное, роднее вас у меня уже в жизни никого не будет. Все презирали меня, вытирали об меня ноги, втаптывали в грязь, издевались надо мной, как только могли. У людей много разных способов, как довести человека до изнеможения. Они без труда могут заставить его делать с собой самые странные и ужасные вещи, о которых он никогда бы и не подумал. Но в таком адском состоянии человек вообще ни о чём не думает. Он просто одиноко стоит на краю пропасти и идёт вперёд. Вперёд за своей мечтой о чём-то лучшем, о том, что он никогда не увидит в том мире, который навсегда оставляет. Он пристально смотрит в пропасть, и она манит его к себе. Она его зовёт, кричит: «Иди сюда! Иди ко мне! Завладей мной! И я подчинюсь тебе. Ты будешь один надо мной властен. И больше никто». Все его движения происходят импульсивно. Он почему-то верит этому скользящему по пространству голосу, раздающемуся из неоткуда. Возможно, потому, что он звучит как-то по-другому. Так, как никогда раньше. И человеку хочется идти за ним. Этот ласковый, нежный голос пробирается в самые уязвимые раны его измученной души. Залечивая их, он заводит его навсегда к себе. И теперь уже никогда ему не выбраться из этих владений. Он навсегда срастётся с бездной и станет с ней одним целым. В отчаянии человек может дико кричать, невозможно раздирая свою душу на части, терзать своё собственное тело тонким и острым ножом, последней вещью, которую он будет держать в своих руках в этой жизни. Но он не чувствует боли. Он чувствует только одно лишь наслаждение, что больше никогда его глаза не увидят этот дикий, презренный мир, что больше никогда его уши не услышат эти чьи-то дерзкие звуки, ломающие его сознание изнутри, как старую солому; больше никогда он не почувствует чьё-то гневное дыхание в его сторону, которое сжигает всё его сердце до основания, оставляя лишь пепел в душе. И больше никогда он не прикоснётся к поверхности этого страшного и злого настоящего, которое всё этого время рисовало его жизнь матовой, чёрной краской. Порой, мне казалось, что я вообще никогда не увижу света в конце туннеля. Я даже думала, что для меня, его просто не существует. С ранних лет я жила лишь одной надеждой: дотянуться хотя бы до маленького лучика света, который всё-таки избавит меня от этого судорожного мрака моей уже давно законченной жизни, которая так и не успела начаться. И я поймала эту маленькую искорку тепла, но не смогла её удержать. Возможно, у меня уже просто не было сил для этого. Слишком много разочарований было в моей жизни, которые сломали меня, разбили во мне всё, что можно. Всё то, что когда-то составляло мою душу. А теперь я не знаю. Есть ли у меня эта душа? Может быть, есть, а, может, и нет. По крайней мере, я её не чувствую и не ощущаю. И мечты, и надежды, и отчаянная вера – всё это разбилось и превратилось в мелкие осколки чего-то непонятного, которые уже никогда не соберёшь, и не склеишь. Остаётся только смириться и спокойно доживать свои последние минуты, которые уже начинают потихоньку заканчиваться. Но я не отчаиваюсь. Быть может, в ином мире всё-таки найдётся место для меня. И я буду счастлива хотя бы там. Прощай, Марк. И большое спасибо тебе ещё раз за всё, что ты сделал для меня...
Женя...
На секунду Женя присела на старый, уже давно сломанный диван, на который даже было страшно садиться. Теперь она смотрела на него, как на ещё одну вещь, с которой ей всё же придётся расстаться. В последнее время у неё скопилось множество таких вещей, с которыми ей приходилось прощаться. Все они были ей безумно дороги и любимы. Каждая из них имела для неё своё неповторимое значение и напоминала о том, или ином кусочке её жизни, нося в себе, горе или радость, боль или счастье, производную от которого ей всё-таки удавалось иногда поймать. Все эти яркие и тусклые моменты плотно сшивались в одно большое жизненное одеяло, которое мысленно Женя всегда носила с собой. Каждый его лоскутик – это часть мира Жени, который был, и прекрасным, и яростным одновременно. Но он был её миром, в котором она жила и существовала также одновременно. Несмотря на все его раны и порезы, он был для неё родным. И поэтому по-своему любим. Ведь другого у неё не было. А значит, надо любить то, что у тебя уже есть. Потому, что неизвестно, будет ли у тебя ещё что-то лучше того, что уже есть сейчас, и что, по крайней мере, рядом с тобой. А не где-то там далеко в твоих мечтах и надеждах. Мечта может разбиться, так и не осуществившись. И ты никогда не увидишь, что могло бы быть. Поэтому надо дорожить всем тем, что ты имеешь в действительности. А если им пренебрегать, то и оно может исчезнуть. И ты останешься ни с чем. Наконец она встала, последний раз взглянула на то место, где провела счастливые дни, которых было совсем немного в её списке. И она вышла, закрыв дверь навсегда. Женя знала, что больше никогда сюда не вернётся. И, наверное, больше никогда не увидит Марка, который подарил ей несколько прекрасных мгновений, наполненных искренней радостью и весельем, ничего за это не взяв у неё. Что-то ей подсказывало, что уже давно всё решено за неё. И ей остаётся только подчиниться и идти навстречу судьбе, которая ей уже постепенно протягивала свои руки. Женя и не думала сопротивляться. Она была готова ко всему. «Пусть будет так, как будет», - думала она, медленно шагая по серому тротуару в осеннее, промозглое утро своего восемнадцатого дня рождения.
На дворе была поздняя осень. Дерзкий ноябрь уже рисовал на осеннем асфальте свои зимние поцелуи, которые совсем не излучали тепла и нежности. А были ужасно холодными и мрачными. Они медленно перерождались с асфальта в атмосферу и делали воздух ещё тяжелее и напряжённее, чем прежде. Серые лужи вчерашнего дождя были полны диких слёз, старых обид и до боли истёртых слов. Это были лужи обмана, которые зеркально отражали затёртую до дыр душу Жени. Заглянув в них, можно было увидеть всю отчаянность её внутреннего содержания и безвыходность положения. Казалось, в этой осени хочет ещё уместиться и дождь. Но для него почему-то не осталось места. Он просто маленьким напоминанием висел в воздухе. Его запах можно было почувствовать, но не потрогать. Солнце тускло светило с неба, совершенно не доставая до земли. И его тепло было, скорее всего, для галочки, чем для человека. Небо было неизвестного цвета с оттенками серой и чёрной палитры, которая своей монотонностью угнетала и вводила в непринуждённое состояние душевной грусти, из которой стремительной, резкой рекой лилась внутренняя боль. Её крик был неумолимо пронзителен и попадал в каждую клеточку природы, которая стала дышать ею. Растерзанная душа Жени и осеннее состояние природы слились в единое целое. Они стали частью друг друга. И теперь невозможно было представить их по одиночке. Они как сиамские близнецы вросли друг в друга. Только сделали это добровольно.
Женя шла, вдыхая этот запах осеннего прощания с природой. Ей казалось, что она тоже с кем-то прощается, и остатки того человеческого тепла плавно скользят по её обветренной коже, напоминая о тех днях, когда она была по-своему счастлива. Но это были лишь воспоминания, материальность которых никогда уже не вернёшь. Она просто прошла, как с белых яблок дым, осыпалась на заре и разбилась о мелкие капли леденящей росы. Её пепел превратился в осадок, который при любом исходе реакции в этом случае будет растворим. И навсегда останется жить в бездне, без права на реабилитацию. Воспоминания ты можешь только почувствовать, виртуально прикоснуться к ним и мысленно пережить их снова. Но, врят ли, это будет так же, как в первый раз. Ведь первый раз всегда особенный. Он неповторим и поэтому дорог. Он красив как первый день весны, удивителен как первые шаги младенца, прекрасен как картина Леонардо Да Винчи, которую невозможно повторить, и ярок как первый поцелуй зари в ночных горах. И всё-таки он необыкновенен и трогателен, как нечто особенное, что никогда не повторяется дважды.
Сквозь вселенскую грусть жизненного отчаяния резко прорвался роковой телефонный звонок, который своей яростной жестокостью сломал Женю до конца. Он словно отобрал у девушки последний шанс, растоптал и без того потухшую надежду, которая некогда была смыслом её жизни. И не оставил ей никакого выбора.
- Да, мама. Я тебя слушаю, - произнесла она с дикой обречённостью в голосе.
- Женя, я сколько раз тебе говорила! Не называй меня так! – резко отрезала мать.
- Хорошо, прости, ты по делу?
- Да, ты, надеюсь, не забыла, что сегодня мы оформляем документы для выписки тебя из квартиры?
- Нет, я не забыла.
- Тогда в два часа подойди к тому месту, о котором я тебе говорила, - сказала она и бросила трубку.
- Да, хорошо, - сказала Женя монотонной фразой, которая, скорее всего, была адресована в неизвестность.
«Вот и всё. Напротив десятого доказательства моей ненужности поставлена последняя галочка. Значит, настала пора поставить точку», - подумала она и бросила телефон в сумку.
Женя продолжала идти вперёд, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. С её губ осторожно срывались, наверное, последние слова, окрашенные неповторимыми звуками вечно живой рифмы. Это были слова, полные безысходности, которая роняла свою последнюю каплю из чаши терпения. Кружится осень за окном
И дождик тихо плачет,
Роняет листья старый клён
И ветер резко скачет.
Река сереет словно мышь
Застыв уныло среди сосен
На землю опустилась тишь
Явилась вновь царица-осень.
Темнеют облака небес
Исчезли голубые тени,
Дико чернеет летний лес
Но не измены одни ели.
В мгновенья сумрачной тоски
Смотрю в открытое окно,
Душа и осень так близки
Словно сливаются в одно.
И грусть съедает без остатка
Разрывая сердце на куски,
Опять тепла в душе нехватка
Меня загнала в строгие тиски.
Как хочется бежать без оглядки
По лужам страданий. Сквозь дикую боль
Мчаться подобно дикой лошадки
Чтоб никогда не почувствовать вновь
Эту боль, эту грусть, эту серость
Этот мрак среди бела дня,
Позабыв свою прежнюю смелость
Навсегда уничтожить себя.
Раздавить все мечты и надежды
Закатать их в старый асфальт,
Уже не будет так, как прежде
Сломался мой жизненный альт... Произнося последнюю строчку, Женя медленно протянула руку к двери, которая вела на крышу. И буквально через несколько секунд она очутилась на ней. Она стояла и одиноко смотрела в бесконечную даль затягивающего пространства, от которого веяло сладкой неизвестностью. Запах чего-то нового, ещё не осознанного, словно магнитом притягивал её к себе. Она не чувствовала страха. Она не боялась пропасти. Она просто хотела сродниться с воздухом и лететь навстречу счастью, к чему-то новому и хорошему. Женя была полностью уверена, что где-то там за горизонтом её ждёт настоящая жизнь, полная радости и тепла, вечного спокойствия и наслаждения, без тревог и боли, которая всю её изрезала своими острыми ножами вдоль и поперёк, не оставив живого места даже в сердце. Больше всего на свете Жене хотелось превратиться в белого голубя и улететь туда, где всегда тепло, и где тебя ждут. Ведь если тебя ждут, значит, ты кому-то нужен, значит, тебя не забыли и тебе всегда рады, чтобы не случилось. А как это было важно для Жени! Она была готова отдать свою жизнь за это. Один лишь только маленький кусочек чьего-то даже потрёпанного счастья мог вызвать у неё милую, искреннюю улыбку, которая бы озарила всю её изнутри. Эта минутка настоящего счастья хотя бы на мгновенье оторвала бы её от дикой реальности. Она подарила бы всего лишь капельку тепла, которое согрело бы её своим присутствием и растопило бы холодный лёд в душе. И горячая волна жидкой, словно гладкий шёлк, нежности залечит раны и на миг вернёт её к жизни. После чего навсегда заберёт её душу и поместит в хранилище таких же жертв, отдавших себя за минуту естественной улыбки.
Женя продолжала стоять. Она смотрела в сторону своего когда-то родного дома. Ведь когда-то у неё был настоящий дом и мать, и отец. Но всё это в один миг исчезло, растворилось прямо перед глазами маленькой девочки и смылось горькой слезой младенца, оставив после себя отчётливые следы детской обиды. Прошлого не вернуть, от настоящего хочется бежать, а в будущее страшно посмотреть. Всё сходилось к одному и подводилось под неизбежную черту. В это мгновение город замер. Тишина опустилась низко над землёй и поймала матовый взгляд Жени, зеркально отражая её сквозь городской облик своего царского самолюбия. Пошёл частый снег. Это были самые первые снежинки этой поздней осени. Казалось, это был подарок для Жени. В последний раз увидеть снег, не дождавшись настоящей зимы. Она подставила свою тонкую ладонь, и мелкие, озорные снежинки стали падать на её охладевшую кожу рук и своим чутким прикосновением бережно согревать её. С томного лица Жени соскользнула маленькая, но счастливая улыбка, импульс которой проник в душу и немного оживил её, чтобы в последний раз взглянуть на этот мир с полной надеждой и сохранить его в памяти, как можно ярче и насыщеннее. Женя сбросила с плеча сумку на землю и мелкими шагами двигалась по направлению к обрыву. Она осторожно сдувала с накалившихся ладоней снег и наблюдала за его лёгким, непринуждённым паданием. Она совершенно не чувствовала страха. Она смотрела на летящие снежинки и представляла себя одной из них. Ей казалось, что она сейчас где-то далеко. В каком-то прекрасном и необыкновенном месте, где даже ночью светло, как днём. Из всех концов раздаётся красивая музыка, созданная из шёпота райского ручья, шелеста прибрежной травы и заливистого голоса юной птахи. Вокруг много людей в чисто-белых одеждах и праздничными лицами, которые передают своё настроение каждому, кто пройдёт мимо. Всё вокруг улыбается, цветёт, живёт настоящей жизнью. Такое впечатление, что здесь всегда все живут настоящим. Никто никогда не оглядывается в прошлое и не думает о будущем. Эти два измерения для них как будто не существуют. Все счастливы, и каждое их мгновение пропитано радостью, любовью и теплом. Они дышат друг другом, ощущают каждое колыхание сердца и смену эмоций. Они разговаривают на языке чувств и понимают друг друга с полу вдоха. Всё это кружилось вокруг Жени и заманивало её в свою стихию. А тем временем пропасть была всё ближе и ближе. Но Женя не видела её. Она уверенно шла вперёд навстречу новой жизни, которая уже подняла свой занавес, чтобы впустить её. Из брошенной сумки раздавались звуки телефона, на экране которого уже довольно долго высвечивалось: «мамочка». Но Женя не слышала эти бешеные звуки, которые своей силой раздробили всю тишину. Она грациозными шагами балерины с искренней улыбкой на лице произвольно танцевала в воздухе в чисто-белом платье, держась за руки своих новых друзей, которые встретили её с распростёртыми объятиями. Женя порхала, словно бабочка в летнем, белом платье с венком из живых, полевых цветов на голове. Она сияла, как никогда в жизни. Её жемчужного блеска волосы развевались на ветру и гладким, жидким шёлком ложились на плечи. На её губах цвета спелой вишни играло солнце. Оно безвозмездно дарило своё тепло, которого ей всегда не хватало. Приветливые взгляды людей со всех сторон осыпали её своей добротой, словно лепестками нежных, домашних роз. Всё было, как в сказке. Казалось, такого вообще не бывает. Но это было. И было по-настоящему.
Снег продолжал падать. Он осторожно ложился на землю и окутывал юное, бездыханное тело – единственное, что осталось от прежней Жени. Но это была лишь материальность, оставленная ей, как память о себе для этого холодного, как резиденция снежной королевы мира, который жестоко выжил её со своей территории. Всё вокруг потускнело, превратилось в какое-то невзрачное, пустое и до грусти одинокое пространство. Городской мрак стремительно разрастался, множился и вскоре захватил всё в свои тёмные владения. Снежинки крупными слезами падали с небесного одеяла и разбивались о твёрдый от жестокости людей асфальт. Оставались одни только осколки Жениных многолетних страданий, которые теперь были лишь напоминанием о тех днях, когда ей было больно. Их уже не вернуть. Да и следы от них скоро растают и исчезнут в никуда. А назад теперь уже никогда не вернуться, потому, что не к кому возвращаться. А где-то там далеко сияло солнце, распространяя свои божественные лучи по всему райскому городу. Там всегда красиво и спокойно. Нет чёрных пятен, которые вечно портят жизнь в реальном мире. Там светло, там всегда светло. Белый, чистый свет пронизывает собой всё вокруг и освещает тебе дорогу. Ты идёшь по тропинке, разговаривая с кем-то о чём-то вечном и волнующем тебя. Ты смеёшься, споришь и не думаешь о завтрашнем дне. Там всё, как один день. Насыщено, ярко и живо. Нет войны, потерь, тревог, боли и горьких, мирских слёз. Там всегда светит солнце. И хочется жить. Жить, как все, по-настоящему. Радоваться каждому мгновению, ловить на лету своё счастье и наслаждаться каждой каплей тепла, устремлённой в твою сторону.
Год сменился годом, словно день ночью. Время унесло с собой печали, радости и надежды. Боль утрат оставила следы в сердце каждого человека, так или иначе имеющего к ней отношение. Листва вновь поредела, и холодный воздух забрался во все щели, жадно высасывая из них любые намёки на тепло. Сплошная серость и промозглость завладели каждым кусочком этого города и тяжёлым полотном нависли над ним. Всё казалось потерянным, исчезнувшим куда-то в неизвестность. И эта неистовая пустота вокруг пугала своей неординарностью и загоняла в угол, конец которого был настолько тёмным, что, вряд ли, возможно было выйти из него. Но и вернуться назад уже было нельзя. Дорога в прежнюю жизнь была закрыта навсегда. А остаться там, значит заживо закапать себя в потерях, которые всё последующее твоё существование будут тянуть тебя вниз, и, наконец, сбросят в адскую пропасть навечно, из которой никто и никогда ещё не возвращался.
|
