Анна Попова. "И падает снег". Заключительная Часть:)
По облезлой, слегка вымытой вчерашним дождём дороге, медленно шёл Пистолет. В чёрном плаще с длинным капюшоном и, сгорбившись, как измученный временем старец, он шаг за шагом приближался к тому самому месту, где год назад в то же время спрыгнула с крыши Женя. Это была его бывшая девушка, которую он до сих пор любил. Он никак не мог понять, почему он её бросил. В сотый раз Пистолс корил себя в содеянном. Только узнав о гибели Жени, он понял, насколько она была ему дорога, и как сильно он был к ней привязан. Когда она была рядом, он просто привык к её присутствию и не замечал всей силы его любви к ней. А когда её не стало, он вдруг осознал, что не может без неё жить. Но было уже поздно, слишком поздно что-то менять. Разбились юные мечты о капли осеннего дождя. И в слезах трагичной суеты она оставила свой взгляд, в последний раз, обращённый к нему. Больше нет её улыбки. Она лишь в памяти хранит всё то, чем когда-то жила и дышала. А теперь её звезда погасла на небе и сорвалась в пропасть навсегда. Вернуться ей уже не суждено. Назад дороги нет, потому что билет был только в один конец. Пистолс продолжал идти вперёд, сжимая в левой ладони медальон в форме сердца, который незадолго до своей гибели подарила ему Женя. Он шёл и вспоминал всё то, что они вместе пережили, чем дорожили и, что любили. Эти воспоминания были единственной вещью, что у него осталось от неё, кроме медальона. Как же он сейчас жалел, что так беспечно относился к жизни. Он не берёг того, что имел и, не задумываясь о дальнейшей судьбе, терял. Он оставлял все свои желания и мечты на уличных скамейках и ни разу не останавливался, чтобы оглянуться и хотя бы попрощаться. Он жил одним днём, а порой даже минутой. Он не ценил себя, тех, кто рядом с ним и всегда всеми и всем пренебрегал. Возможно, он просто раньше не понимал, что такое потерять дорогое, любимое и родное. А теперь не мог смириться с этой болью потерь, которая настигла его жёсткой, суровой волной и накрыла с головой. Что-то в нём изменилось. Даже его взгляд стал другим. Теперь он начал замечать каждую мелочь, чего раньше никогда не делал. В нём вдруг всё перевернулось, будто при сильном урагане. Он стал каким-то дёрганым и боялся даже самого себя. Он винил себя в том, что Женя погибла, что он не уберёг её. И Пистолс был готов пойти на всё, чтобы вернуть её. Но этому не суждено было случиться. И Пистолет это хорошо понимал. Женя лишь осталась в его воспоминаниях, которые совершенно не грели его холодную как одинокий, арктический айсберг душу. А как раз наоборот, превращали её в мерзкий лёд неизвестной консистенции. Пистолс не мог подобрать слов, чтобы выразить всё то, что он в тот момент чувствовал, когда шёл по осеннему бульвару 4 ноября год спустя. Внутри него всё сжалось в нереально маленький комок, который давил на него всем своим содержимым с невероятной силой, забирая у него всё живое, что мог найти. Душа его рвалась на волю и зверски кричала, пытаясь освободиться из железных оков и улететь далеко-далеко. За Женей, туда, куда Пистолсу хотелось больше всего на свете. Он был готов отдать всё ради того, чтобы снова увидеть её, почувствовать её дыхание и живое биение сердца. Внезапно его глаза резко поднялись и устремились ввысь. Он посмотрел на это серое, до боли знакомое небо и попытался представить Женю. Он мысленно водил глазами по небу и будто бы видел, что она сейчас делает, что чувствует и чем дышит. Ему вдруг показалось, что Женя улыбается и машет ему рукой, словно зовёт к себе. - Она простила меня! Да, она меня простила! Я иду к тебе, милая! Жди меня... – крикнул Пистолет в неизвестность, подходя к злополучному дому. Дверь в парадную была открыта. Он без труда поднялся по лестнице, по которой год назад поднималась Женя. Пройдя пешком до 12-го этажа, он остановился на секунду и из кармана своих старых, потрёпанных, как его душа штанов, достал чёрный маркер. Затем Пистолс медленно подошёл к стене, которая до невозможности пестрила всякими непонятными надписями. Плотно прикоснувшись правой ладонью, на которой ещё виднелись следы от порезов его собственного ножа, он потёр кусочек жутко изуродованной стены и поверх всех незначительных для этой жизни надписей крупными, чёткими и выстраданными дикой болью буквами вывел: «Сегодня я спрыгну с этой крыши вслед за ней. 4 ноября 2007 года». Постояв ещё немного, Пистолет продолжил свой отчаянный путь до 16-го этажа. Добравшись до места назначения, он залез на чердак и открыл люк, который вёл на крышу, на ту самую крышу, которой выпала великая честь соединить навеки две грешные души и подарить им хотя бы кусочек истинного счастья. Когда-то оно было так близко, но в одно мгновение оказалось так далеко, что целая жизнь потребуется, чтобы до него дотянуться. И эта возвращённая небесами любовь была уже на горизонте. Её чуткий запах кружил над Пистолетом и дурманил его и без того заплывшее сознание. Резкий, холодный ветер ударил по его обречённому лицу, но он не дрогнул. Он быстро вылез на крышу и медленными шагами направился к обрыву, который сладко манил его чем-то неизвестным, но в то же время приятным, обвевая с ног до головы пространственной таинственностью. Высота – это всегда тайна. И каждый человек стремиться покорить её по-своему. Раскрывая истину высоты, он наслаждается её великолепным совершенством, которое нельзя описать словами. Это можно только почувствовать, ощутить, как по коже пробегает незнакомый ритм загадочных эмоций и переносит тебя в мир полёта необыкновенной красоты. У кого-то этот полёт последний раз в жизни и, как правило, он самый красивый. Именно потому, что самый первый и в то же время самый последний. Трагедия – это самый лучший финал, который только может быть. Это всегда не только скорбно, но и красиво. Она навсегда оставляет свой яркий след в сердце каждого человека, который отпечатывается и в его душе. Этот след никогда не смоется. У него настолько чёткий оттиск, что он кажется живым, вечно живым. Пройдут года, века, а он всё равно останется нетронутым ветром перемен. Таким же, каким и первый раз появился, зеркально отражая осколки чьей-то сломанной души, струны которой все трагически прогнулись под этот жестокий мир, полный отчаянного коварства и нечеловеческого презрения. Каждый, кто будет носить в себе эту трагическую печать, никогда не забудет те обстоятельства, при которых она появилась. Ибо это невозможно стереть из памяти. Настолько это живо и неприкосновенно. На середине крыши Пистолет неожиданно остановился. Он открыл свой рюкзак и достал баночку, оставшегося энергетика. Допивая её, он размышлял о жизни, постепенно подводя конечную черту. Он, словно белым мелом рисовал по чёрной от мрачности жизни доске, выделяя её самые яркие моменты. Пистолет понимал, что вся его никчёмная жизнь зашла в тупик, и что без Жени ему никогда из него не выбраться. Она была для него всем, а он дерзко разрушил всё то, что между ними было. И навсегда потерял последнюю надежду, что этот мир всё же может быть другим, не таким безнадёжным и провальным, каким он всегда его видел. Застыв на мгновение, Пистолс взглянул на небо, которое раньше он делил с Женей. Но теперь оно было какое-то другое. И ему больше не захотелось его видеть. Оно стало ему ненавистно до жути, и он опустил глаза. В последний раз он посмотрел на город, который таил в себе столько лицемерия и фальши, что казалось, никакой крови в мире не хватит, чтобы всё это смыть. Вокруг всё было, как всегда. Обычная городская суета, которая мешает замечать нам что-то особенное, а порой важное. Но мы к этому уже давно привыкли, и поэтому просто не придаём этому значения. Всё происходит так, как происходит. А остальное, нам почему-то неважно. Идя по улице, мы почему-то думаем только о себе. Для нас больше значит, как мы идём, как выглядим, и улыбаемся ли мы при этом. А что там происходит в мире, для нас обычно всё как-то пространно, заметим ли что-то, или нет – всё одно. А мир-то живёт, дышит каждую секунду, из которых мы замечаем только первые 5 процентов. И хорошо, что первых. А то иногда бывает и так, что получается всего лишь маленький урывок с середины, который представляет собой самую незначительную часть от всего происходящего события, а значит, просто пролетает как скорый поезд совершенно неосознанным. И эта мимолётная цепочка чего-то важного в миг растворяется в городской суете и навсегда исчезает в томном тумане, нависшем над нашим отчуждённым сознанием. А всё остальное, впрочем, как и это, проходит мимо нас, так и, оставшись где-то позади, только уже с другой стороны, с которой ничего уже не вернуть, как бы сильно нам этого не хотелось. Пистолет смотрел одиноким взглядом на всё это чуждое ему пространство. В душе его была такая тяжесть, что он ничего не слышал вокруг. Внизу был суетливый город: машины, дома, люди, которые бегали туда сюда, как прокажённые. Но дикая боль внутри него глушила собой всё. Она затмевала всё его и без того смутное сознание, постепенно опуская свою прощальную завесу. Он стоял и ничего не понимал, и не слышал. Его широко открытые глаза были наполнены вселенской печалью, которая выжимала из него последние вдохи. Ветер памяти, задув словно свечу его душу, поднял пепел его напрочь сожжённого сердца, и Пистолс сделал шаг вперёд. Но вперёд куда, к чему? Наверное, навстречу своей потерянной любви, которая уже махала ему рукой и звала за собой в свой мир. В мир, где они навеки соединяться, и их вечная любовь согреет каждого своим солнечным теплом, опустившимся на грешную землю, где она когда-то билась в живых сердцах. Последний неистовский крик и сильный удар о землю. И алая кровь, растекаясь по всему телу, покрыла ничтожно холодную землю, осторожно присыпанную самым первым снегом этой трагической осени. Стеклянная душа Пистолета разбилась о жёсткий асфальт. Но её осколки, аккуратно подобранные прибрежным ветром, навсегда соединились на небесах и остались там жить вечно. Когда человек падает с крыши здания, он чаще всего умирает от разрыва сердца. Но сердце Пистолета разорвалось задолго до этого. В тот день, когда он потерял Женю навсегда, его одинокое сердце не выдержало адской боли, которая сквозила бешеной струёй внутри него и своим яростным, жгучим пламенем выжигала всё у него внутри с небывалой жестокостью. Он ещё тогда убил себя морально. И лишь физическая тень мелькала по улицам тёмного города и иногда напоминала о себе. А сейчас и тень, сделав свой последний шаг, растворилась в мирской пустоте и тоже покинула этот мир. Она оставила после себя только образ, который скоро придадут земле. И больше никогда Пистолет не увидит солнце, не почувствует слабую боль обожжённой кожи. И приятный дождь после жаркого дня никогда больше не охладит его уставшее тело. А лёгкий ветер не будет развевать его густые, чёрные волосы, и вплетать в них дары природы. Всё, что осталось от Пистолета – это одинокое тело, которое непринуждённо лежало на асфальте. Кровь вокруг его головы походила на нимф. Его ноги были поджаты. Его руки сломались, как тонкие веточки молодого деревца. Но его лицо было безмятежно. И полно покоя. Наверное, потому, что когда он умирал, он чувствовал лёгкое дуновение ветра на своём лице. Оно напомнило ему нежное прикосновение рук его любимой, и с искренней улыбкой он оставил для неё свой последний, но не прощальный поцелуй в воздухе, который запечатлился на его теперь уже мёртвом лице. В это время мать Пистолета пила кофе на работе. В момент последнего крика перед ударом, который своей пронзительностью сразил пол города, рука матери дрогнула, и горячий кофе обжог ей ногу. Сердце ёкнуло, и непонятный страх растёкся слоями по всему её телу, отражаясь импульсами даже на мозге. Она застыла на месте, держась рукой за сердце. С её обожжённых губ, словно осиновый лист, сорвалось одно только слово: Витя... И она упала на пол, потеряв сознание. Рядом с ней лежала разбитая чашка, и лужа теперь уже холодного, как бездыханное тело её сына, кофе, которое бежало по полу мелкими струйками материнских страданий. Мама друга, случайно проходившая в ту самую минуту мимо того дома, потом рассказала, что она видела, как Пистолет летел с крыши, и только в последний момент он закричал. Его крик был пронзителен, но краток. Мимо проезжавшая машина остановилась и вызвала скорую помощь. «Скорая» приехала. Выполнив свой гражданский и по совместительству врачебный долг, доктор прощупал пульс, который уже не бился пол часа. Положив охладевшее тело Пистолета на носилки, медсотрудники сели в машину, и даже не включив мигалку, медленно покинули место трагедии. И машины, и люди, и вся эта городская суета – все унеслись в свою обычную жизнь, вскоре совершенно позабыв о том, что произошло. И только пронзительный крик скорбящей матери, наполненный адскими, невыносимой силы страданиями через три дня заставил весь томящийся в повседневной суете город вспомнить об этом снова. ....
