12. С тех пор, как за кладбищенской оградой появился ещё один скорбный холмик, прошло почти два месяца. Боль по Сашке то слегка утихала, то принималась грызть Дарью с неимоверной силой. К душевным страданиям примешивались и физические. Даже сейчас, в первой декаде сентября, небесный банщик не забывал хорошенько поддавать жару. Температура воздуха в тени держалась до плюс тридцати и выше. Золотарёва не успевала смазывать картофельным соком ожоги. Шелушащиеся участки кожи на беленькой вдове постоянно зудели - в бане же они начинали нестерпимо болеть. Вот и сегодня тёплая банная вода вначале показалась бедняжке крутым кипятком. Правда, через какое-то время тело смирилось и даже стало получать некое удовольствие. От новых проблем, свалившихся на неё, и без того худенькая Дарья стала ещё прозрачнее. Кожа на не ошпаренных солнцем местах приобрела болезненно-сероватый оттенок. Лицо осунулось. С него спал румянец. А ведь он так шёл когда-то к Дарьиным светло-голубым глазам. Да и сами глаза потеряли былой, выказывающий неподдельную любовь к жизни блеск. Теперь в их затуманенном омуте читались порою то страшная безнадёжность, то мучительная тревога, то так настораживающее Машку полное безразличие ко всему, в том числе и к ней, родной дочери. Последнее обстоятельство девочке было неприятнее всего. В другое время младшая Золотарёва, может быть, даже осмелилась бы закатить истерику. Правда, небольшую. Так сказать, на пробу, как это делают некоторые подростки, когда начинают чувствовать недостаток внимания со стороны родителей. Но сейчас, жалея мать и отчасти понимая, что творится в её душе, Машка не хотела, скорее, боялась предъявлять Дарье свои претензии. Теперь девочка большую часть времени настороженно молчала. Без лишних слов помогала по хозяйству, так же неслышно готовила уроки. А когда ложилась спать, то, уже засыпая, крепко прижимала к себе плюшевого зайчонка. Дарью иногда пугало такое поведение дочери. Но Золотарёва верила: пройдёт какое-то время, боль по отцу тихонько, на цыпочках, уйдёт из её души и Машка вновь станет прежней. Самым же ужасным для вдовы оказалось полное отсутствие денег. Ведь семья потеряла даже маленькую Сашкину зарплату. А пенсию по утере кормильца назначили такую крохотную, что её - при всём желании сэкономить - едва-едва хватило бы лишь на хлеб. Но и эти крохи Галина, местная почтальонша, ещё ни разу не приносила в их дом, ставший теперь для Дарьи - от безысходности происходящего - каким-то нелепым, чужим, а то и вовсе пугающим. Она пыталась устроиться техничкой сначала в сельский совет, затем на почту, наконец, в контору ООО "Колоски". И, конечно же, везде получала отказ. Из-за отсутствия вакансий. Да-да. Ей так и отвечали: "Нет ВАКАНСИЙ". В незапамятные времена это иностранное слово, сейчас крепко спаянное отрицанием "нет", было безобидным или вовсе незнакомым для большинства граждан. Теперь же оно приобрело как в городе, так и в деревне зловещий смысл, понятный каждому. И невдомёк стало горемыкам, куда же испарилась их работа. Да что там работа. Как говаривал ей когда-то Сашка, люди не хотят даже задуматься о том, какой волне-цунами мчится навстречу их страна, почему опустели полки в магазинах, а российский рубль превратился в малюсенькую частицу, невидимую в окуляры самого мощного микроскопа. Мало того, добавлял муж, всё случившееся - как это ни прискорбно - народ воспринимает должным образом, ни на кого не ропща и не пытаясь отыскать хотя бы мизерные истоки трагических преобразований. Дарья, охая, диву давалась мужниному красноречию. И откуда Сашка понабрался таких умных слов?.. Ну да ведь не случайно супруг - особенно в последнее время - активно поглощал не очень приглядные на вид, по дюже полезные, как он сам выражался, брошюры. Нет, Дарья тоже любила читать. Обожала деревенскую прозу и боготворила Абрамова, Белова, Распутина... Неравнодушна была и к представителям так называемой литературы нового времени. Шаг за шагом, - тщательно вчитываясь в каждое слово, каждую фразу, каждое предложение, - она открывала для себя Солженицына, этого недюженного мастера русской самобытной речи. Но чтобы вот так ломать ночами голову над суперзаумными статьями... Нет уж, увольте. Да и некогда ей было размышлять, а тем более разглагольствовать о сути происходящего в стране. Не до словесного теперь пылу - быть бы живу... Дарья также никак не могла взять в толк, почему Сашка всё чаще и чаще заговаривал с нею о каких-то там марионетках, которых якобы государство-власть долго дёргало за ниточки, направляя их движения и управляя их волей. А теперь, мол, ниточки-то оборваны, и люди не знают, что им делать дальше. Вот и мечутся сейчас несчастные в поисках нового кукловода. Только власть кукловодов-то, очевидно, закончилась. Наступила другая власть (или безвластие), которой до простого человека вообще нет никакого дела. Самое главное для новой власти - это как можно быстрее растащить страну по кускам и заграбастать себе при этом кус пожирнее. Если так будет и дальше продолжаться, утверждал Сашка, то никакого Гитлера или Наполеона не надо, чтобы завоевать Россию. Она сама, обессиленная, обескровленная, на подкошенных ногах непроизвольно рухнет в хищно расставленные сети Запада и США. И ещё Сашка пытался убедить её, что эта дьяволиада в конце концов всё-таки закончится - во главе государства станет человек, фамилия которого будет созвучна то ли слову "дорога", то ли слову "путь". Сейчас она, Дарья, уже и запамятовала подробности. Именно этот человек, по мнению Сашки, научит людей самостоятельности - конечно же, в рамках закона - и укажет русскому народу, куда ему двигаться дальше. А ещё он обезопасит страну от угроз из вне. Дарья, конечно же, не очень-то верила во все эти мужнины откровения. А теперь, когда Золотарёва не стало и когда там, где должна быть хоть какая-то государственная помощь попавшему в беду человеку, обнажилась лишь пугающая своей чернотой гнилая протухшая яма, эти Сашкины предрекания ей и вовсе показались бредом. В её голове сейчас крутились другие мысли. Что делать? Как жить дальше? Где взять денег? - по-нескольку раз в день твердила она себе. Но ответа так не находила. То ли снизошло на неё озарение свыше, то ли подсуетился инстинкт самосохранения, как бы там ни было, но в конце концов приспособилась-таки Золотарёва трижды в неделю ездить в город, чтобы приторговывать на центральном рынке молочными продуктами. Раньше, в советские времена, делать подобное её и кнутом бы не заставили. Сашка сам избавлялся от излишков продукции. Благо командировок было предостаточно. Даже в Белоруссию ездил за тракторами... И всё бы терпимо... По крайней мере, стоя за прилавком, Дарья на какое-то время освобождалась от душевной ледяной дрожи, не дающей ей покоя ни днём, ни ночью. Но окончательная выручка, несмотря на огромные Дарьины хотули, которые она приволакивала утром на торг, была мизерной. Часть вырученных денег приходилось отдавать за аренду холодильника, немалую же долю их забирали бритоголовые парни с наглыми лицами. На оставшиеся гроши вдова покупала хлеб, соль, сахарный песок, спички. Домой возвращалась совершенно измочаленная и замертво падала на диван. Сил на хозяйство уже не оставалось. Может, и пришлось бы вскоре Дарье с Машкой расстаться со скотом и превратиться в нищих доходяг, питающихся только овощами со своего огорода, но по-прежнему в их доме копошились две замечательные бабушки. Совсем чужие Золотарёвым люди, а ставшие в последнее время роднее родных. Совестливая Дарья пыталась снабжать добровольных помощниц творогом, молоком и сметаной. Аглая и Устинья не брали, отмахивались. И тогда Машка носила продукты бабулям на дом. Несколько раз жертвовала подруге свои кровные и Нинка Жданова. Но Дарья старалась по возможности отдавать ей долг. Она понимала: зарплата у Ждановой - куриц разве смешить. К тому же, в ближайшее время Нинка собиралась привезти из города своего возлюбленного. И пока новый муж не найдёт работу, в чём Золотарёва очень сомневалась, деньги новоиспечённой семье ещё ох как пригодятся. Нинка, в отличие от Дарьи, была предельно рачительной хозяйкой. Даже бросовые кусочки ткани у неё не пропадали даром. Дарья же на такую мелочь, как мизерные лоскутки, внимания не обращала и этот хлам либо выносила на помойку, либо - что понаряднее - отдавала подруге. У Нинки же на диване, на кроватях, на комоде важно восседали бесчисленные принцессы, зайчики, медвежата. Откуда брала материал? Ещё в доперестроечные времена, сразу после окончания культпросветучилища, она работала... в местном КБО* закройщицей. Как ей удалось избежать обязательного в те времена распределения, никто не знал. Да и не спрашивал. Не интересовалась этим и Дарья. Так вот, ненужные обрезки Жданова забирала домой. Их у неё на чердаке и сейчас ещё три мешка. А сколько нашитого она раздарила людям. В первую очередь Дарье. Когда же родилась Машка, подарки стали предназначаться крохе. Дома у Золотарёвых до сих пор ступить негде: всюду натыкаешься на кукол и зверят. К слову, Нинкины поделки ничуть не отличаются от заводских. Наоборот, её шитьё в чём-то даже качественнее. Ведь Жданова не могла допустить ни одного кривого шовчика или вылезшей нитки. Не единожды симпатичное добро женщина относила в детсад. Видно, тосковала по детишкам. Первый и единственный ребёнок Ждановых умер от сепсиса в возрасте двух недель ещё в больнице. Кого винить, раздавленная горем молоденькая мама не знала. Медики ей объяснили, что такое с новорождёнными иногда случается и ничего с этим, мол, поделать нельзя. Больше Нинка не беременела. Врачи от бессилия только руками разводили. Муж по этому случаю запил - вылечить его супруге при всех её стараниях так и не удалось. Нинка считалась самой главной чистюлей среди всех чистюль деревни. В её доме не то что пройти, дыхнуть было страшно. Казалось, любая пылинка, случайно принесённая с улицы, будет долго взывать к твоей совести с безукоризненных Нинкиных покрывал, паласов, накидок. Нинка же своей патологической страстью к чистоте не кичилась. Наоборот, со всеми была ровна и приветлива. Но не дай бог, если кто-то несправедливо или по глупости осмеливался подцепить её словом или делом! Такой человек для Ждановой надолго оставался врагом номер один. Нет, она не дралась на кулаках. А могла бы. Она даже продолжала здороваться. Но делала это холодно, с чувством неприязни. Так, что противника от её взгляда порой пробирало до ледяной дрожи. А если, к примеру, какая-нибудь женщина, забыв, что находится с Нинкой в ссоре, просила оригинальный рецептик или интересный журнальчик, Нинка молча отворачивалась и ждала, когда та, вспомнив обо всём, покается. Но ведь что занимательно: тянулись к Ждановой люди. Видимо, чувствовали в ней какое-то негласное, ненавязываемое никому лидерство. С Дарьей у Нинки стычек не было. Наверное, действительно - противоположные темпераменты, как и противоположные заряды, легко притягиваются. Домик, в котором обосновались после свадьбы Ждановы, был небольшой и старенький, но далеко не ветхий. Предприимчивая супруга, видя, что от мужа в хозяйственных делах мало прока, наняла пьяниц. Те за несколько бутылок обшили строение тёсом и покрасили его, превратив в игрушку. А два года тому назад перед окнами появились новые клумбы с георгинами, тюльпанами, нарциссами и прочими любимыми Нинкой цветами. Правда, для того, чтобы выкроить для цветов дополнительное местечко, ей пришлось расстаться с кустами сирени. Ох, и намучалась с ними Жданова! Но зато какой результат получила: ни одного росточка у себя больше Нинка не видела. Конечно же, она любила эти красивоцветущие растения. Весной сиреневые букеты стояли у неё во всех комнатах, кроме спальни. Нинка не понаслышке знала, что запах сирени способен унять головную боль, улучшить настроение и самочувствие и даже снять усталость. Знала и о том, что это растение широко применяется в народной медицине при бронхиальной астме, бронхите, туберкулёзе лёгких, пневмонии, сахарном диабете, ревматизме, радикулите, пяточной шпоре, при некоторых воспалительных заболеваниях почек. Много читающая подруга также ведала, что лекарственными являются исключительно все части растения: кора, листья, почки и цветки. Жданова и сама по рецептам из медицинских журналов делала, когда это было необходимо, и настойки, и настои, и отвары. Правда, строго придерживалась научных советов, так как понимала: сирень - ядовитое растение и передозировка сырья может привести к нежелательным результатам. Но, как говорится, волков бояться - в лес не ходить... Ведь ландыш майский тоже считается ядовитым? А сердечникам без него - никуда. Удивительно, но факт: её снадобья помогали. И помогали неплохо. Особенно при простудах и гриппе. Жданова практически никогда не покупала в аптеке лекарств от этих напастей. Четыре чайных ложки измельчённых сухих листьев сирени она заливала двумя стаканами кипятка и настаивала час. Затем выпивала настой в тёплом виде - за четыре приёма в день. Потела так, что высокая температура даже нос боялась казать на порог. И пользовала своими снадобьями Нинка не только себя, но и всех желающих. Ведь нужных препаратов на медпункт почти не присылали. А если они случайно и объявлялись в продаже, то в основном - зарубежные. И многим такие лекарства оказывались не по карману. Вырубила Нинка сирень жалеючи. Но что ей оставалось делать? До выкорчёвки на её приусадебном участке разве что с лупой можно было бы отыскать свободное местечко: со всех сторон ждановскую усадьбу сплющили соседские заборы. Правда, сплющили ещё до того, как супругам сельский совет выделил этот домик. А иначе она, Нинка, не потерпела бы такого безобразия. Ведь даже овощи сейчас ей приходилось выращивать на чужом огороде. Правда, заброшенном. Утешало Жданову только одно: сирени в деревне много. Вон сколько растёт её у бесхозных домов и по берегам ручья. Правда, дикой, но от этого не ставшей менее красивой и ароматной. Однажды под большим секретом Нинка поведала Дарье невероятную историю. Когда в очередной раз подруга орудовала топором, ей послышались стоны. Стонала женщина. Напуганная рубщица обошла куст со всех сторон и даже, не доверяя глазам своим, обшарила ладонями землю. Никого и ничего, разумеется, Нинка там не обнаружила. Только побеги нахального вьюнка цепко удерживали в объятьях нижнюю часть сиреневых стеблей да ещё сильнее прыснула ей в лицо ароматом расплодившаяся повсюду мелисса. Нинка заглянула под соседние, ещё не тронутые кустики. Увы! Там оказалось то же самое: вьюнок и мелисса. Жданова рванула за калитку. Но и на улице кроме галдящей ребятни и кудахтающих несушек никого не было. Вернувшись, Нинка опять взялась за топор - и... невидимая актриса повторила для неё представление с самого начала. После третьего Нинкиного забега по огороду и по улице звуки прекратились. Да и впоследствии они Жданову больше не беспокоили. Сочувственно вняв исповеди подруги, Дарья предложила ей больше отдыхать и как следует высыпаться... Напившись после бани чаю с клубничным вареньем, Дарья сегодня решила лечь пораньше. Больше ждать было некого: баньку Устиньи и Фёдора подправил приехавший из Москвы сын, и теперь старики мылись у себя. Машка же с этого вечера решила ещё раз перечитать "Тимура и его команду". Значит, уляжется заполночь. Ну да ничего. Ведь завтра воскресенье. Выспится. До сих пор дочь очень скучала по отцу. Нет-нет да и всхлипывала временами в подушку. Но, слава богу, отец не приснился ей ни разу. А то неизвестно, как бы она восприняла всё это. Наверное, так же, как и она, Дарья, в детстве. Вздрагивала бы потом ночью от малейшего шума, боялась бы спать одна в тёмной комнате, а при виде чужого покойника, даже по телевизору, чуть ли не хлопалась бы в обморок от ужаса. Не наведывался муж и к Дарье. Батюшка объяснил ей, что усопшему своевременно была поставлена свечечка за упокой, вот душа его теперь и не тревожит живых. Правда, в церкви в тот раз случился конфуз: сначала по неведению Золотарёва поставила свечку во здравие Сашки. Но после подсказки добрых людей всё-таки зажгла огонёк, так похожий на трепещущее сердечко, у нужной иконы. В этот же день в церковной лавке она прикупила по наитию и лик Божьей Матери с притягательным названием "Утоли Моя Печали". Дома повесила иконку на кухне, в правом углу. Молиться, как и раньше, она не могла. Даже перекреститься на икону почему-то не смела. Наверное, для неё ещё не наступило и мало-мальское осознание того, что Кто-то в этом мире способен заступиться за слабого и беззащитного - перед его же душевными терзаниями и скорбью. А может, что-то, похожее на робость и застенчивость, крепко держало в узде её решительность общения с Богоматерью и Её Сыном. А ведь к Ней, Богородице-то, Дарья особо благоволила. И всё потому, что теперь они оказались с Нею даже как бы на равных в неутешном горе своём. Дева Мария потеряла Сына, а она, Дарья - мужа. Нет... всё-таки внутренне она была уже не та. Порою, даже при беглом взгляде на Лик Пречистой, где-то - глубоко в подсознании - Дарья явственно ощущала пока ещё неизвестные ей, но уже с нетерпением рвущиеся наружу важные волнения души. От новизны этих ощущений у женщины всё чаще и чаще спирало дыхание, а на глаза наворачивались благодатные слёзы, приносящие успокоение и лёгкость её сердцу. Вот и теперь, по-иному взглянув на изображение Богоматери с Младенцем и почувствовав особенное настроение, - то настроение, когда душа начинает любить весь мир, а собственные страдания кажутся уже не такими значимыми по сравнению со страданиями, обрушившимися сейчас на её народ, - вдова вышла на крыльцо. Неподвижный воздух чуть посвежел, но всё-таки оставался ещё достаточно тёпел. Нежила слух всё обволакивающая мягким бархатом тишина: пропали куда-то мелодии беззаботных кузнечиков и цикад, жужжание надоедливых осенних мух, деловые переклички уже подумывающих о недалёком отлёте птиц. Мыслей не было. Женщина просто стояла, бессознательно наслаждаясь истомой, которая случается обычно после хорошей бани. Откуда-то явственно потянуло холодком. Дарья поёжилась и, сняв с головы платок, накинула его на плечи. Спустя некоторое время плотная тёмно-серая пелена, зародившаяся на восточной стороне окоёма, быстро обметала небо. Весело зашумели тронутые лёгкой ржой ветви старых яблонь и груш. У забора радостно встрепенулись пышные кусты золотых шаров, бордового конского хвоста и разноцветных георгинов. За калиткой, на дороге, поднялась, словно того и ждала, невесомая пыль и беззаботно устремилась вдаль светло-коричневым облаком. Вспомнив про выстиранное бельё, Дарья метнулась к бане. Но на полпути неожиданно остановилась и глянула в сторону кладбища. Ничего страшного там сегодня не было: тополя и сирень, измученные жаждой, казалось, изъявляли полный восторг в предвкушении обильного небесного пира. Раскачивающиеся ветви-руки их словно аплодировали Тому, Кто щедро дарил им сейчас благостную прохладу. Выйдя из кратковременного оцепенения, Золотарёва свернула к навесу. Около него за время Сашкиного отсутствия уже успели выпрыснуть из земли полутораметровые побеги черёмухи. "Не буду рубить - пусть растут". - Дарья нежно дотронулась до светло-зелёного маленького листика. Затем погладила тонкие черёмуховые прутики: "А ведь и вы сейчас ликуете не меньше своих древесных братьев и сестёр на погосте, хотя и питаетесь живительной влагой... Ишь какой чистый, словно слеза", - последние слова её были уже адресованы роднику, в жгучие струи которого она не замедлила опустить ещё не остывшие от банного жара ладони. В эфир неожиданно выбросился первый залп небесного салюта. Яростно закаркало на кладбище вороньё, взметнулось чёрной тучей и понеслось куда-то прямо над Дарьиной головой. Частые брызги дождя весело запрыгали, оставляя после себя тёмные крапинки в пересохшем бархате пустых грядок. «Как весной... или летом... А ведь в сентябре не должно быть грозы», - подумала женщина и кинулась к верёвкам с бельём. «Эх, не успел Сашка загнать трактор под навес... Заржавеет... - уже взбегая на крылечко дома, впервые за это время по-хозяйски размыслила вдова. - Нужно искать покупателя». В дверь высунулась кругленькая мордашка, а затем перед изумлённой Дарьей предстала и вся дочурка, облачённая в длинную, почти до пят, материну сорочку. - Я все электроприборы выключила. - Молодец, Машенька, - передавая дочери бельё, ответила запыхавшаяся Дарья. - А ты это... чего так вырядилась-то? - Хм, - забавно мотнула головой Машка, - оказывается, родная мамочка и не подозревает, что её сокровище уже выросло из детских распашонок. - Верно, не подозревала... - удивилась самой себе Дарья. - Оно у нас и всегда так... - глубокомысленно заметила Машка. А ведь недавняя кроха-то, действительно, уже выше её ростом, но из-за постоянного безденежья она, Дарья, давно ей ничего не покупала. "В следующий раз - с выручки - обязательно приторгую на рынке красивую ночнушечку", - решила озадаченная родительница, а вслух произнесла: - Тебе не страшно? Гроза ведь. - Нет. Я теперь ничего не боюсь. - Так-таки ничего? - улыбнулась мать. - Ничего, - улыбнулась, к радости Дарьи, и Машка. - Даже грозы? - Даже грозы. Помолчав немного, дочурка спросила: - А где ты будешь спать? - На сеновале. - Прикрыв глаза, Дарья с наслаждением вдохнула приятно остуженный воздух. - Но, мама, это же опасно! - всплеснула руками младшая Золотарёва. - Так уж и опасно? - потрепала её по голове мать. - Тёс и сухая трава, к твоему сведению, не проводят электрический ток. - Точно? - Точно. - Тогда возьми к себе Сашку, пусть подышит свежестью. - Пусть, - пожала плечами Дарья. - Хотя он уже надышался, наверное, вволюшку. Ведь каждый день куда-то улетает. - И всегда возвращается... - Охнув от оглушительного сотрясения воздуха, девчушка резво скрылась за дверью. Вскоре она вернулась с коробкой и торжественно вручила её матери. Взобравшись на сеновал и поставив ношу у изголовья, Золотарёва сняла с себя мокрую одежду, развесила её тут же на верёвочке и, переоблачившись в ночную рубашку, легла. А снаружи творилось невообразимое. Из бездонной бадьи, заглушая раскаты грома и порывы шквального ветра, выливались непомерные объёмы влаги. Вода рьяно колотила о крышу, бешено и вместе с тем радостно стекала по шиферу и шлёпалась о твёрдую, как кирпич, почву. Ничего удивительно в этом не было. Вслед за ураганом, принесшим ей, Дарье, не выплаканное до сих пор горе, небесная канцелярия оформила солнышку - кроме основных его обязанностей - ещё и наряд на дополнительные работы. Таким образом, на задыхающуюся от зноя землю с того злополучного июля не упало ни капли дождя. Они с Машкой измучились с поливом. Два колодца в их огороде высохли - и воду приходилось таскать нескончаемыми вёдрами с ближнего озера. Женщина заглянула в коробку. Голубок, освещённый призрачным сиянием молний, как ни в чём не бывало мирно подрёмывал. Она осторожно погладила чуть вздрагивающие во сне его беленькие перышки. Через какое-то время ушей Дарьи коснулись странные звуки. Они походили на автоматные очереди из знакомых ей фильмов о войне. Она встала и, трепеща от ужаса, подошла к окну. Приподнявшись на цыпочках, выглянула на улицу. Увиденное повергло её в крайнее изумление: недалеко от бани в небо взвивался синий-пресиний, цвета бесподобных Сашкиных глаз, сноп пламени. «Как салют в праздник...» - подумала женщина с чувством восторга, разбавленного доброй порцией страха. Шквалом ветра распахнуло дверь. Дроблёные непогодой брызги дождя холодно коснулись Дарьиных рук и шеи. Женщина вздрогнула, и зябко поёжившись, обернулась. Она увидела, как голубок, мягко затрепетав крылышками, вылетел из коробки. На мгновение птица зависла в воздухе, затем метнулась к выходу и скрылась в ночи. Обескураженная, она снова легла. Ливень с утроенной силой продолжал ласкать истосковавшуюся по нему землю. «Размоет могилку-то. Размоет... Чего доброго и гроб вымоет... Ведь на боровинке*** похоронили... А с востока - крутой обрыв..." - мелькнули лёгкими ласточками в сознании женщины шальные мысли. Интересно, какой там сейчас её Сашка? Наверное, не изменился. Ведь прошло совсем немного времени. Это только для неё, Дарьи, стрелки часов давно остановились, превратив последнюю пару месяцев в вечность. Она вспомнила, каким страстным и нежным был её муж в постели, и у неё сладко заныл низ живота... Она сомкнула глаза, увлажнённые спорой женской слезой, и явственно представила себе жадные до ласк Сашкины руки и щемящий вкус его горячительных поцелуев. От бешено разыгравшегося воображения женщина застонала и невольно стиснула бёдра. Волна желаний бурно прокатилась по её истомившемуся естеству. «Сашка, - жалобно выдохнула Дарья. - Сашка, где ты?» - "Я здесь... Я здесь, Дашенька...». И вот уже... Сашка ласкает её без устали до боли, до исступления, жарко выдыхая заветные слова: - Люблю!.. Только тебя люблю!.. Господи, как я соскучился... там! Мне хорошо с тобой! А тебе, милая? - Мне тоже?.. А где ты был... так долго? - и она, приглушённо рыдая, в беспамятстве извивается в его трепетных горячих руках. Она слышит наяву этот голос. Без сомнения, это голос Сашки. Сашки!.. На несколько секунд ею овладевает ужас. Но сладкая судорога огромной волной снова пробегает по телу Дарьи и, превратив его в невесомую пушинку, уносит ввысь. Туда, где её возлюбленный... К облакам... К облакам?.. Нет... А кто же... на земле? О Господи, она, кажется, сходит с ума. И снова леденящий страх готов вот-вот заполонить всё её существо. Но уже другая волна, сильнее первой, подхватывает её и устремляется с нею всё выше, выше... Наконец, она бережно кладёт желанную ношу к Сашкиным стопам. Вот Сашка наклоняется к ней. Целует в губы. Как им хорошо вдвоём на небе! Ведь только здесь, высоко от грешной земли, может так упоительно и одновременно жутко звучать музыка божественной канонады в честь их долгожданной встречи. И только тут, на небесах, возможно такое яркое полыхание ослепительных фейерверков во славу удивительного единения их душ и тел. А там, в печальной юдоли, откуда принесли Дарью волны, муж ей привиделся. Это были всего лишь проделки её безумного воображения... Дарья неистово впилась зубами в Сашкино плечо и почувствовала... солёный привкус крови. Сашка, слабо ойкнув, зашептал ей в ухо: - Подари мне, пожалуйста, сына! - Подарю, любимый... Как раз сегодня закончились последние капельки бабушкиного снадобья... и теперь Машка не будет... - Слегка вздрогнув, она недоумённо всхлипнула: - Но... как?.. Ты же умер! И я... похоже... Воздушные барабаны, разочарованно громыхнув, покатились рокочущей струёй куда-то вдаль. Сашка испуганно отшатнулся, отполз в сторону и встал на ноги. Затем он наклонился, поднял валявшийся тут же под ногами саван и спешно прикрыл им плечи. Так и стоял он, облачённый в белую - с кровавыми подтёками - небесную плащаницу в слабом сиянии убегающих молний. Неожиданно она увидела за его спиной... распахнутую чердачную дверь. Ледяной ужас тут же сковал всё её тело. Как рыба, выброшенная на берег, женщина судорожно пыталась заглотнуть воздух, ставший почему-то вдруг плотным и тягучим. Наконец, ей это удалось - и дикий вопль, с трудом протолкнувшись сквозь стиснутые зубы, вырвался наружу и потонул в грохоте грома, зачем-то опять вернувшегося из своего недавнего путешествия. Задыхаясь, она билась в судорогах и почти теряла сознание. А призрак, сбросив светлые одежды, тёплыми от недавних ласк руками снова обхватил её голову и стал неистово целовать волосы, лоб, губы, шею, грудь, живот... Когда же его трепетные уста коснулись внутренней поверхности её бёдер, она, приглушённо вскрикнув, резко выгнулась в пояснице... Ослепительные вспышки неземного салюта фантастически красиво освещали сплёвшиеся в пламенном порыве два тела, души которых теперь на день, на час, даже на миг боялись потерять друг друга. А величественная канонада опять гремела и гремела в честь самой преданной и самой страстной любви во всей необъятной Вселенной. Таинственная чаша с громами, молниями, привидениями, чудесным образом пронзив крышу, мягко опрокинулась на Дарью. Женщина почувствовала, как внизу живота разлилась восхитительная истома - и тут же благодатной струёй в её чреве забилась новая жизнь. ________________________________________________ Прим.: Хотуль* - поклажа, баул (диалектное слово Новгородской области) КБО - в советское время комбинат бытового обслуживания. Боровина* - холм в Новгородской области.
1 2 3 4 5 Жанр: Повесть, роман \| Добавил: zarova (07.03.2012)
Просмотров: 328 \| Рейтинг: 1.0/1