Небо у горизонта слегка посветлело. Город еще спал. Только от станций локомотивных депо, после нескольких часов ночного отдыха, прогибая рельсы, загрохотали пригородные поезда. Подбирая редких пассажиров на станционных платформах, потянулись в столицу за новыми пассажирами. В зале ожидания одного из вокзалов вытянув во всю длину ноги, сидели два молодых парня и девушка. Потягивая пиво и вяло, растягивая слова от усталости, ругали железнодорожников и всех, кто связан с движением поездов. Но вот электронное табло засветилось и они, оживляясь и громче разговаривая, двинулись на платформу, занимать вожделенные места. Для столь раннего часа собралось достаточно много народа. Лето - пора дачников, рыболовов и тех, кто, погуляв по ночной столице, возвращался восвояси. Подметая дорогу клешами брюк, девчонка худая, как щепка с оголенным пупком и футболкой вывернутой на изнанку, подавала реплики своим спутникам: Ну, чё вы там тянетесь?! О, Ден, давай держи Кира, он опять за клинским ломанул! Действительно один из парней, чуть отстав, бормоча что-то невнятное, и задираясь к прохожим, вдруг резко повернул на 180 градусов и спокойно пошагал обратно к вокзалу. Другой, догнав его, развернул по направлению к электричке, и слегка подталкивая, повел к вагону. Девчонка, не дождавшись их, зашла в тамбур и, выглядывая оттуда, неуклюже махала им рукой: Давайте быстрее! Сюда, сюда, здесь народу не много! А народ и не торопился в этот вагон. Видя подвыпивших молодых людей, все проходили в следующие вагоны. Кому охота в такую рань создавать себе проблемы, нарываясь на непредсказуемость ребят?! Когда тебе самому далеко за тридцать и в душе себя чувствуешь молодым, все-таки встретившись лицом к лицу с юностью, возникает мысль, что ты таким не был. Поезд, набирая скорость, стучал колесами. Вальяжно раскинувшись на лавке, молодежь вела беседу. Язык, как балалайка беспрестанно «блякал». Казалось если это слово не произносить вообще, то разговор закончится сам собой. Но вот покачивание электрички и раннее утро притушили беседу ребят. Кир, а точнее Коля Киреев, тот, что неожиданно хотел сменить направление, иногда привставал с сидения и громко выкрикивал, глядя поверх голов редких пассажиров: А кто пойдет за клинским!? – девушка, шумно вздыхая, сажала его обратно. А он еще пару раз, тыкая пальцем в сидящих людей, властно спрашивал: Ты?! А может быть ты?! – но потом, отвернувшись к окну, смотрел на зарождавшийся день, его белесые ресницы смыкались, и он начинал дремать. Другой парень черноволосый, крепкий, симпатичный, давно уже пытался уснуть, но выпитое пиво никак не хотело приживаться – его мутило. Тошнота, то накатывала противной волной, то отступала. Он прекрасно знал, что 3-4 бутылочки пива это для него только разминка, так как пиво без водки деньги на ветер. Но тот косячок, что выкурили они с Киром еще дней пять назад, давал о себе знать. Друга пробило на идиотскую рекламу, а у него самого просто еще не совмещались вместе алкогольные напитки и остатки после той самокрутки. Парень упорно не хотел открывать глаза. В такие минуты все было, постыло. Он обостренно начинал чувствовать, болезненно реагировать на все, что его окружало. Вот напротив него сидит Сара. Даже с закрытыми глазами он знает, что сейчас она тупо пялится в окно и волосы сосульками спадающие на глаза, покачиваются в такт движения электропоезда. Ден знает ее с самого рождения. Они с ней из одного дома. Даже когда-то в детский сад ходили вместе. Это тогда ее и окрестили Сарой. Воспитательница просила громко назвать ее свою фамилию, и девочка произнесла первую ее часть ясно и внятно, застопорилась на окончание, получилось: громко – «Сара» и совсем тихо – «чева». Вся группа так ее и звала Сара, забывая, что зовут ее Катя. Из всей этой троицы, самое нормальное семейное положение было у нее, у Кати Сарычевой. Жила она с отцом и матерью, была примерной девочкой, хорошо училась, но вот почти пять лет назад родилась сестренка – слабенькая и болезненная. И мать все силы приложила на выхаживание младшей дочери: больницы, санатории, постоянно какие-то процедуры в поликлинике. Ее матери не хватало сил охватывать вниманием старшую дочь. Учеба заброшена. Ее некогда ходившую в примерных ученицах еле, еле перевели в одиннадцатый класс. Все ее время занимала новая компания Коля Киреев и Денис Кофман, за которыми она таскалась на все тусовки. Она даже самой себе не хотела признаваться, что была без ума от Дена. Он ей казался таким сильным, самостоятельным, в общем, на языке молодежи можно сказать одной фразой: «Я тащусь!» От отца Ден унаследовал фамилию, красивые карие глаза, смуглую кожу, хорошую фигуру, ум, и ту внутреннюю силу, которая пока помогала выдерживать любые жизненные передряги. А для своих лет передряг хватало. Давным, давно Ниночка Прохорова - его мать, была хрупкой и милой девочкой; страдала от постоянных пьянок родителей и всеми силами стремилась вырваться из дома. И когда ее пригласил покататься взрослый парень из соседнего двора, на своем мотоцикле, не раздумывая села и поехала. Домой вернулась через три дня побитая и изнасилованная. Родители, устраивая пьяные дебоши на кухне, даже не заметили отсутствия дочери. А Ниночка, забившись в угол комнаты, впала в депрессию. Но ее не оставили и не забыли те подонки, что измывались над ней целых три дня. Свободно войдя в дом, так как у Прохоровых и замков то не было на дверях, все были выбиты по пьянке, сделали ей коммерческое предложение; как только ей исполнится шестнадцать лет, (а это событие должно было произойти через две недели), они помогут ей устроится горничной в привокзальную гостиницу их городка. Конечно со всеми вытекающими последствиями, то есть интимными услугами для некоторых постояльцев. Выбора у нее не было, а если и был, она не смогла его разглядеть в своем подавленном состоянии. Через две недели за плечами у нее были восемь классов средней школы, в кармане новенький паспорт и гнетущая перспектива. Почти два года трудилась она на своих «благодетелей». Через некоторое время в их гостинице остановился молодой и очень симпатичный юноша. Как выяснилось позже, он прибыл на физико-математическую олимпиаду областного масштаба. Ниночка ранила его сердце своим тихим и невинным личиком. И их бурный гостиничный роман, длившийся всю олимпийскую неделю, вылился в грандиозный побег. В состоянии, какого то аффекта, Ниночка обрела силу красноречия и, заявив, что она круглая сирота, а ей так нужна поддержка, понимание, любовь, раскрутила Эдика Кофмана на предложение руки и сердца. Он увез ее в свой город, представил своим родителям, но…. Родители не поняли его страсти, разглядев в девушке ту червоточину, которую по молодости не смог разглядеть их сын. Эдик проявил мальчишеское упрямство и юношеский максимализм. Он не хотел оставлять свою избранницу и, хлопнув дверью, на долгие годы прервал всякое общение с родителями. Эдик и Ниночка расписались. Он взял на себя в свои двадцать лет всю ответственность за семью. Перевелся с дневного отделения института на заочное, устроился в школу на пол ставки вести математический кружок, подрабатывал репетитором у первокурсников, снял комнату для своей любимой, осыпая ее знаками внимания. Ниночка потихоньку стала выходить из своего анабиоза. Первые три года их совместной жизни омрачались только тем, что иногда на студенческих вечеринках, Ниночка перебирала лишнего и начинала не очень скромно себя вести. Эдик извиняясь за свою супругу быстренько уводил ее домой. Дома, запираясь в общественном туалете, коммунальной квартиры, Ниночка доставала из-под ванны свое н.з. (неприкосновенный запас) и хлестала портвейн прямо из горла. Потом обнимала унитаз и засыпала. Эдик со своим математическим складом ума, так и не оставивший свои научные изыскания, не мог понять: «Зачем, молодой женщине, так вести себя!? Не контролировать себя!?» Его голова была забита научными поисками, неуемной жаждой знаний. Эдику предложили аспирантуру, а Ниночке врач-гениколог предложил аборт, найдя кучу противопоказаний по состоянию здоровья для родов. Первый их скандал произошел после трех с половиной лет их совместной жизни, когда, вернувшись из аспирантуры с радостной новостью, что ему скоро дадут однокомнатную квартиру, за его выдающиеся способности, он нашел на диване невминяемо-пьяную жену. На его вопрос о том, почему так все произошло, она, расплываясь в гримасе, проревела хриплым голосом, что беременна. Эдик нахлестал ее по щекам, приводя ее в чувство, она, приходя в чувство, стала брыкаться и царапаться. Институт, аспирантура, все, чем он жил было заброшенно. Действенный и энергичный он положил все силы, чтобы его ребенок родился. Добился однокомнатной квартиры, сделал ремонт и, встречая долгожданного сына из роддома, привез их в новое, им обустроенное гнездо. Казалось для Ниночки роды пошли на пользу. Ее личико снова засветилось какой-то наивностью и чистотой. Она даже перестала огрызаться на мужа за каждое сказанное им слово, виновато прося его назвать сына Денисом. Малыш был на удивление спокоен и за полгода своей жизни не доставлял родителям особых хлопот. Эдик стал подумывать, что мог бы вернуться в аспирантуру, к своей работе. Его помнили и ждали там. После первого своего выхода «в свет», вернувшись, домой, он увидел немного странное поведение жены, но подумал, что ему показалось, ведь запаха алкоголя не было. Супруги обсудили дальнейшую жизнь, и Ниночка дала ему добро, на то, чтоб возвращался в аспирантуру. Для Эдика полтора годичный перерыв был толчком для еще большего погружения в свою науку. Ниночка была предоставлена самой себе и подрастающему ребенку. Но та червоточина юности, разъедая ее, дала толчок к гниению. Ей пившей огуречный лосьон, что бы не было запаха, в какой-то момент надоело это; и, отведя сына в садик, она встала в длиннющую очередь винного магазина, так как было время, что такими методами (запрета продажи алкогольных напитков) боролись в стране с алкоголизмом. Эдик, найдя дома пьяную жену, был потрясен! Ему казалось, что все уже в прошлом и у них нормальная и здоровая семья. Но жена одержимая «зеленым змеем» не хотела принимать в лоно семья супруга. Она выкрикивала такие вещи, что волосы у Эдика стали шевелиться на голове. Он не верил, ну старался не верить в ее исповедальный бред. Взяв трехлетнего сынишку на руки, он, выходя из квартиры, услышал слова, которые перевернули все самое доброе, что он испытывал к этой женщине. Она кричала, что это не его сын!!! Конечно, Денис был его уменьшенной копией, но он – Эдик встал на зыбкий песок сомнения. Его с трехлетним сыном приютила у себя, в шикарной профессорской квартире своего папы, сокурсница по аспирантуре. Через два дня он, придя, домой оставил мальчика его матери и навсегда исчез из жизни Ниночки….
Спасибо, Альбина! Интересно. Найду время - почитаю продолжение. Посмотрите в этой части повести строку: "Но жена одержимая «зеленым змеем» не хотела принимать в лоно семья супруга" Где-то "очепятка".
