Der Chlebnikoff Geist. Чтобы рассказывать о поэте Велимире Хлебникове для начала нужно немного разбираться в геометрии его поэтического слова и представлять географию его судьбы. Задача не из легких. И всё же отправная точка у нас уже есть. Мало кто знает (если не учитывать исследователей и почитателей творчества поэта), что в Новгородской области есть местечко, которое приютило умиравшего Хлебникова. Недалеко от поселка Крестцы оно находится. Самой деревни, где поэт умер уже нет на карте, но зато сохранилась деревня Ручьи, в которой он первоначально был похоронен. Там же есть и музей, посвященный памяти первого «председателя земного шара». Итак, у нас появилась точка отсчета в хлебниковской системе координат. Однако не стоит нарушать хронологию. Ведь мы уже знаем, что в Ручьях жизнь поэта закончилась, и начинать отсюда наш рассказ о Хлебникове и географии его судьбы было бы неверно. Велимир очень трепетно относился к магии чисел и ходу истории, поэтому мы не будем нарушать её течение. Вернемся к началу хлебниковской биографии и оттуда смелей начнем наш путь. Тем более, что нам есть о чем поведать. Город Астрахань. Лето, жара, вокзал. Или вокзал, жара, лето – в данном случае последовательность роли не играет. Нас двое студентов. Я и мой друг Леонид. Философ и филолог сошлись в одной точке пространства. Помимо любви к мудрости и слову, оба неравнодушны к вольным путешествиям. Жажда приключений, дух романтики, стремление увидеть как можно больше мест нашей огромной страны вот что привело нас сюда. Определенной цели ехать именно в Астрахань не было. Просто так всё совпало. Опять же лето, жара … и Хлебников. С его произведениями я познакомился, когда был в 11 классе. Мы тогда изучали литературу Серебряного века. У меня на руках была библиотечная книжка «Антология поэзии ХХ века». В ней помимо других известных авторов я нашел два стихотворения незнакомого мне тогда Хлебникова. «Бобэоби пелись губы» и «Заклятие смехом». Уже только названия привлекли к себе внимание. Стихи оказались ещё сильней. До этого я даже не знал, что поэзия бывает такой. Ямбы, хореи, Пушкин и на другой чаше весов вот это! Если вы всё время питаетесь обычной скромной пищей, и вдруг вас угощают какими-нибудь очень вкусно приготовленными гусеницами с чудесным соусом из трамбиду (название условное), вы должны испытать чувство подобное тому, что испытал я после первого знакомства с поэзией Хлебникова. Но если вы втянетесь, то потом уже с трудом сможете обойтись без любимого деликатеса. Так было и со мной. Вначале я приобрёл небольшой томик Хлебникова «Избранное». Читать было трудно, многие из хлебниковских слов не поддавались расшифровке. Однако интерес к нему не угасал. Наоборот, только разрастался. Этому способствовала скудность тех сведений о биографии поэта, что я мог найти в районной библиотеке города Окуловка и других источниках. Жизнь столь понравившегося мне автора оставалась загадкой. Я тогда и не подозревал, как близко находится место его кончины. Летом 2007 года ко времени своей поездки на юг мы уже достаточно много знали о жизни Велимира Хлебникова. Его стихи успели глубоко врезаться в память. И не только стихи. Мы были хорошо знакомы со всеми жанрами его творчества. Поэмы, статьи, драматические произведения, сверхповести. Что-то так и оставалось непонятым. Например «Доски судьбы», в которых Хлебников излагал свою теорию исторического времени. В его работах было много иррационального не вяжущегося с образом футуриста и «будетлянина». Грёзы о техническом совершенстве человеческой цивилизации соединялись с языческими представлениями: «Свобода приходит нагая, Бросая на сердце цветы, И мы, с нею в ногу шагая, Беседуем с солнцем на «ты». В одной душе слилось дионисийское – дикое, необузданное - и апполоновское, гармонизирующее начала. Но такими противоречиями был полон весь Серебряный век, поэтому мы смотрели на них как на естественное для предреволюционной эпохи смятение.
Добравшись до Астрахани, мы уже знали, куда потом пойдём. Нам предстояло посетить не только Кремль, но и дом-музей Хлебникова. Поэт родился в Астраханской губернии. Его дед был купцом первой гильдии и почётным гражданином города. У семьи Хлебниковых имелась здесь квартира. Правда, по долгу службы отца им приходилось часто переезжать. Но всё же именно Астрахань считается малой родиной Велимира, хотя сам он писал про себя: «Родился… в стане монгольских исповедующих Будду кочевников… в степи — высохшем дне исчезающего Каспийского моря». В своей кочевой жизни поэт иногда делал небольшие передышки. И тогда стремился в Астрахань, где отдыхал от суровых реалий революционной России. Здесь, как и везде он не прекращал свою работу над словом. Нам предстояло запастись терпением, потому что мы прибыли в город в 9 часов вечера. Места для цивилизованного ночлега у нас не было, поэтому предстояло провести бессонную ночь на вокзале. Утром, поёживаясь на холодке, мы вышли на пустынные улицы незнакомого города. Как всегда ориентирование происходило без топографических источников. Интуиция плюс вежливые вопросы к редким прохожим довели нас до искомого места. Однако можно было не торопиться: до открытия музея оставалось еще два часа. Мы их провели с пользой для дела, изучая окрестные улицы и закоулки. Город сохранил свой восточный колорит. Сразу вспомнилось одно из его древних названий Хаджи-тархан (также называется одна из поэм Хлебникова). Как-то не сговариваясь, мы стали называть этим именем Астрахань. Наконец, мы попали в сам музей. Здесь не встретишь толпы туристов со всех стран. В год музей принимает не более 5000 посетителей. Хлебников, как и прежде, остаётся больше поэтом для поэтов. В его жизни не было бурных романов и множества женщин, пьяных загулов и отречения от бога, не было дуэлей и «мнений света» против которых стоило бы восставать. Всей этой мишуры, которая делает жизнь поэта легендой, не было и не могло быть. Хлебников оставался одиноким, тихим, «всегда нелюдимым, везде нелюбимым» большим ребёнком. Он был звездой среди футуристов. Дальше его слава не распространялась. Однако русский авангард невозможно представить без Хлебникова. Работники астраханского музея делают всё, чтобы память о поэте сохранялась. В коллекции музея прижизненные издания его стихов, предметы быта семьи, библиотека, картины сестры Хлебникова и ее мужа. Современное искусство выросшее, в том числе из манифеста «Пощечина общественному вкусу», под которым подписывался и Хлебников, как это ни печально, к настоящему времени почти утратило способность приносить искреннее удивление. Постмодернизм лишён идеи и субъекта. Единственный его интерес – потребление. Человечество отманифестилось, отмечталось. Ярмо капитализма утянуло его в катастрофическую яму. Дух Авангарда, воспевший идеи космизма, прогресса и гуманизма (извиняюсь, конечно, за тавталогию) испустил дух. Псевдогуманизм, который скрывается за либеральными «общечеловеческими» ценностями, запустил процессы деградации. Общество потребляет ложные символы, так называемые симулякры. Нас ожидают бури грядущего. Новое прочтение Хлебникова перед ними необходимо. Примерно такие мысли показались нам своевременными во время посещения его музея в Астрахани. После ознакомления со всеми экспозициями музея, мы осмотрели литературу о поэте, хранящуюся тут же. Оказывается, есть энтузиасты, которые делают переводы творений Хлебникова на иностранные языки. Научный работник музея рассказал нам о бразильском авторе, делавшем перевод на португальский язык. Даже сложно представить, как можно было осуществить такой перевод. Надо отдать должное переводчику за его труд. Ночевали мы в Астрахани опять по любимой хлебниковской формуле: «Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока. Да это небо, Да эти облака»,- то есть под открытым небом. Укрывались в спальных мешках на городском пляже на берегу Волги. На рассвете изрядно измученные двумя бессонными ночами мы уже начинали грезить наяву. В предрассветной дымке стало сложно различать очертания предметов на расстоянии. Они как бы расплывались. Другой берег вообще исчез из вида. Стало немного жутковато. Спать все равно уже не хотелось, поэтому мы решили выйти на самый берег, посмотреть на неописуемо красивую картину рассвета над рекой. И вот тут нас поразило одно видение. Медленно и почти бесшумно по водной глади двигалось небольшое судно. Было сложно разглядеть, что это: то ли пассажирский кораблик, то ли баржа. Но мы в таком состоянии готовы были принять его за уструг Стеньки Разина. Неизменный хлебниковский символ явился нам во всей красе. Может быть, и правда история следует законам повторения, открытым Хлебниковым? Может, когда-нибудь новый Разин проплывет здесь с персидской принцессой. И Хлебников придёт сюда на набережную, зная всю историю далекого будущего, как мы знаем прошлое. Нас накрыла его тень. Стенька Разин (наравне с Пугачевым) для Хлебникова символ свободы в исконном её смысле. Это самый революционный символ и один из любимых персонажей у писателей из когорты буревестников Революции. Разин у Хлебникова – вроде сверхчеловека у Ницше. Вообще в мировоззрении Хлебникова много ницшеанских мотивов: соединение апполоновского и дионисийского начал, «вечное возвращение» (изложенное в законах времени), сверхчеловек (Разин). Разин – тип освободителя. По ницшеанской классификации он - дух прошедший вторую стадию превращения. Первая стадия – верблюд, вторая – лев, третья – ребенок. Когда дух становится львом, он в отличие от верблюда освобождается от тяжести навьюченных ценностей. «Создавать новые ценности – этого еще не может и лев: но создать свободу для нового творчества может сила его», - так говорил Заратустра у Ницше. Этот дух ещё не творит, но освобождает энергию для будущего творчества, для ребенка. Таков этот символ у Хлебникова. Тогда этот ниоткуда взявшийся «корабль Разина» стал для нас своеобразным символом «философии рассвета» и не только потому, что дело было на рассвете. Философия рассвета в нашем понимании должна стать альтернативой торжествующему упадку. В ней есть место только подлинному гуманизму. Она должна быть в авангарде Революции и Освобождения. У этого мировоззрения есть достойные сторонники, такие как Хлебников. Мы осознаём неизбежность выработки уже чётко оформленных принципов этой философии и лелеем надежду на её дальнейшее становление, пусть даже она будет называться как-то по-иному. Суть её останется прежней. И мы готовы внести свой посильный вклад в её развитие и популяризацию. Эти новые мысли стали главным итогом нашей поездки в Астрахань. Даже усталость ощущалась не так сильно, когда мы ехали на поезде Астрахань-Москва. Увиденное и вновь открытое предстояло ещё оценить. Но пусть это будет тема для отдельного разговора. А пока вернемся собственно к личности Велимира Хлебникова. Так уж случилось, что его малая родина, расположенная в более чем тысяче километров от моего родного края оказалась первым из посещённых хлебниковских мест. Однако, как я уже упоминал, совсем недалеко от моего городка Окуловки, находится место его кончины. Деревню Ручьи в ранние годы я часто проезжал на автобусе, следуя в Новгород, и не подозревал, что именно здесь Хлебников был когда-то захоронен. В 1986 году в деревне открыли музей Хлебникова, останки же его ещё раньше были перезахоронены в Москве. Потом, конечно, я всё узнал, но как-то не спешил завершить символический круг. Казалось бы всё ясно. И жизнь поэта уже не загадка. Его творчество уже давно мне знакомо и любимо. Ничего нового в принципе открыть уже невозможно. И всё же стоило побывать в этом музее. Несколько лет прошло после поездки в Астрахань. Новые дела и заботы заслонили собой многое из того, что так волновало в студенческие годы. Мы стали более приземлёнными. Поэзия и литература постепенно отходили на второй план, вперёд стала выступать политика. Но и в ней мы защищали идеалы, сформировавшиеся у нас в юности - свою философию рассвета. Творчество Ницше, Достоевского, Хлебникова, Ефремова, Брэдбери и многих других питает её корневую систему. Поэтому не нужно искать оправданий, когда так просто сесть на автобус, проехать 40 километров и поставить достойную точку в рассказе о замечательном поэте и вдохновителе. Но рассказывать здесь, как прошла для меня эта поездка, я не планировал. Кому интересен Хлебников, тот сам приедет в Ручьи и всё увидит. Надеюсь только, что кто-нибудь, также как и мы, найдёт в его поэзии нечто особенное и светлое. То, что мы называем «философией рассвета».
Уважаемый Павел! Спасибо Вам за интересный очерк. Хотелось бы только чуть подправить название. Правильно будет по-немецки "Der Chlebnikoffs Geist" или "Der Geist von Chlebnikoff".
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
