- Отстань! Не тронь меня! – взвизгнула за окном очередная девица. В ответ послышались пьяный хохот и невнятное бормотание мужских голосов. Иван Петрович раздражённо перевернулся на другой бок. Рядом шумно вздохнула во сне жена. С тех пор, как майская температура неожиданно подскочила к тридцати градусам, ночи для Ивана Петровича превратились в мучения. Шумные пьяные компании молодёжи орали за окнами спальни чуть ли не до утра. Юнцы и девицы возвращались парочками и группками из открывшегося три года назад на берегу Оки клуба. Те из них, кому клубные цены были не по зубам, устраивали «вечеринки» на берегу реки, прямо на пляже, и уборщики по утрам выгребали оттуда мешки мусора и пустых бутылок. Громкий хохот, мат и женский визг теперь не дадут спать жильцам окрестных домов до поздней осени. Конечно, с осенним похолоданием ночные гулянки не прекратятся. Просто исчезновение удушающей жары даст возможность людям закрыть окна и тем самым хоть как-то отгородиться от пьяного орева молодёжи. И ладно бы эти ночные гульбища были по выходным, но нет: хохот и вопли за окном раздаются каждую ночь! «Где они только деньги берут на ежедневные гулянки? – задумался Иван Петрович. – Мы вот, с Анютой, оба работаем, уже давно ничего не откладываем на сберкнижку – всё заработанное как-то незаметно уходит на еду и прочие насущные нужды. Внукам, опять же, то гостинчик, то одёжку какую везём. А эти, молодые парни и девки, явно нигде не работают – как и где можно работать после ночных пьянок-гулянок? Но деньги, судя по всему, у них всегда есть! Откуда? И чего они каждую ночь «празднуют»? Почему их не грызёт забота о завтрашнем дне?» Мысль о завтрашнем дне заставила Ивана Петровича вновь перевернуться с одного бока на другой. «Так что же мне ответить начальнику цеха?» - тоскливо вздохнул он. Вчера сбылись самые жуткие его опасения. Тридцать лет назад, отслужив, как и все его друзья, в армии, вернулся Иван Петрович в родную деревню под Саранском. Женился на Анюте и затосковал. Скучно после армии показалось ему дома. Все развлечения – регулярные драки стенка на стенку, русская деревня против мордовской. А тут как раз вербовщик появился. Сказал, что заводы Подмосковья объявили «оргнабор» рабочих. Обещают жильё и прописку! Своих, местных кадров растущим предприятиям не хватает. - Можно, конечно, и в самой Москве устроиться, - рассказывал вербовщих обступившим его парням. – Но я вам не советую: не любят москвичи «лимитчиков». А у нас, в Подмосковье, совсем иной народ, примет вас, как родных. А в Москву, если уж так захочется в музей или театр сходить, можно и в выходной съездить. Электрички ходят регулярно. Так Иван Петрович оказался в подмосковной Коломне. В московские театры и музеи он так и не попал, хотя регулярно мотался в столицу по выходным: всё время съедали очереди за мясом, колбасой, одеждой и прочими необходимыми вещами, купить которые можно было только в Москве. Завод показался Ивану Петровичу огромным. Начал он простым формовщиком в чугунолитейном цехе. Анюта устроилась там же, крановщицей. Работа была тяжёлая, зарплата… Хватало. Не деньги в то время были главным – работали «за квартиру». И они с Анютой получили-таки свою «двушку» в новом микрорайоне. Далековато, конечно, от завода, и с транспортом поначалу была напряжёнка. Анюте приходилось вставать чуть свет, чтобы успеть отвести сына в ясли. Но постепенно всё наладилось. В быстро растущий микрорайон пустили дополнительные маршруты автобусов, протянули трамвайную ветку. Вскоре здесь появились свои магазины, детские сады и школы. Стихийный пляж на берегу Оки обзавёлся буйками, «лягушатником» для детей, кабинками для переодевания и барханами песка. К тому времени Иван Петрович заочно окончил местный политехнический институт. Анюта заставила. Самому ему и школы хватало за глаза. - Не век же тебе здоровье в формовщиках гробить, – сказала Анюта. – Посмотри вокруг: у одних к сорока годам «вибрация рук» или силикоз лёгких, у других вообще такая инвалидность, что на одни лекарства только и работают! Квартиру мы уже получили, теперь надо и о себе позаботиться. Большинство заводских мастеров и начальников цехов имели точно такие же дипломы, полученные в своё время «без отрыва от производства». И как только Иван Петрович похвастал в цеху новой «корочкой», начальник тут же предложил ему перейти в мастера. Желающих поработать в «чугунке» «за квартиру» в то время было с избытком, на все три смены хватало, а вот в мастерах народ не задерживался – старались при первой же возможности перейти в «чистые» цеха, где шума поменьше, и воздух почище. Когда Иван Петрович рассказал жене о полученном предложении, та откровенно обрадовалась. - «Горячий стаж» теряю, - нерешительно пытался возражать Иван Петрович. – И в зарплате… - «Тёплого» хватит! – решительно заявила Анюта. – Лучше чуть дольше поработать, но зато здоровье сохранить.
Жизнь складывалась. Постепенно обставили новую квартиру, сын Колька пошёл в школу, росли сбережения на заведённой в Сберкассе книжке. Анюта ушла с завода и устроилась работать на новой почте, что построили рядом с их домом. Теперь Колька был практически под присмотром матери. Той нужно было только перейти дорогу, чтобы накормить обедом сына. Будущее представлялось ясным и стабильным. И вдруг откуда-то вынырнул Горбачёв. Ивану Петровичу сначала было забавно слушать косноязычные, пространные речи нового Генерального секретаря КПСС. Народ в цеху откровенно потешался, каждый старался обязательно ввернуть в разговор какое-нибудь «углУбить», «консенсус» или смачно произвести «плюрализм». Потом грянул ГКЧП, затем Ельцын влез на броневик. Иван Петрович вспомнил, как радовались все вокруг, когда Ельцын объявил о запрете КПСС. Рухнул ненавистный диктат партии. Все были уверены: завтра начнётся новая, свободная и счастливая жизнь! «Отныне мы будем получать за свой труд настоящие деньги, а не гроши, - говорили вокруг. – Мы теперь сами хозяева нашего завода». А Иван Петрович вертел в руках бумажку, на которой было напечатано, что он является владельцем сорока трёх обычных и двенадцати привилегированных акций, и не знал, что с ней делать. Привычный, стабильный уклад жизни рухнул. Ясное ранее будущее закрыл плотный туман неизвестности. В отличие от окружающих, Иван Петрович теперь уже не верил в светлое будущее. Это раньше он твёрдо знал, что никогда и нигде без работы не останется. Что каждый месяц получит за свой труд вполне конкретные деньги, которых хватит на еду, оплату жилья, и даже останется, что отложить на сберкнижку. Что в положенное время он выйдет на пенсию, которой тоже хватит на все его насущные нужды. Что если он заболеет, его будут бесплатно лечить. Что его дети и внуки бесплатно получат образование в школах и институтах, а потом их обязательно обеспечат работой. «Чего же ещё им не хватает? – думал Иван Петрович, с недоумением глядя на ликующих сослуживцев и соседей. – Зачем они всё рушат? О каком светлом будущем кричат, если повернули всё вспять, в капитализм?» Иван Петрович был твёрдо уверен, что его предки, как и миллионы других рабочих и крестьян, не зря пролили потоки крови, свергая капитализм, в надежде на лучшее будущее. Может быть, у них и не всё получилось так, как им хотелось и мечталось. Так исправляйте! Улучшайте! Зачем же опять всё рушить и возвращаться к тому, что уже столь кроваво и трудно отвергалось? Какое же светлое будущее может быть в тёмном прошлом? Народ хлынул с завода. Как грибы после дождя росли вокруг всяческие фирмы и фирмочки, базары и рынки, магазины и ларьки. Торговать импортными продуктами и тряпками стало выгодней, чем «горбатиться» на производстве. При коммунистах завод работал в три смены, при хозяевах еле осиливал одну. Вместо обещанных высоких зарплат начались месяцы задержки её выплаты. Теперь народ побежал с завода уже не в погоне за лёгкой наживой, а чтобы не умереть с голоду. Многие поспешили продать свои акции за бесценок какому-то анонимному покупателю, оклеившему объявлениями о покупке акций завода все проходные. Иван Петрович тоже продал и вновь превратился из «хозяина» в наёмного работника. - А чего их держать? – сказал он жене. – Всё равно по ним никаких дивидендов не платят. Вскоре оказалось, что акции скупила какая-то иногородняя фирма. Новые хозяева сменили директора и начали «реорганизацию» - сокращение работников. Первым делом отправили за ворота всех работающих пенсионеров. Затем принялись за «лишних» рабочих. Значительно поредевшие участки и бригады объединили. Часть ставших ненужными мастеров и бригадиров уволили. Ивану Петровичу повезло – ему предложили занять должность энергетика цеха, пойманного незадолго до этого в проходной завода в нетрезвом виде. Новое начальство не церемонилось с пьяницами и нарушителями режима – всех их немедленно ждали расчёт и увольнение. Иван Петрович ничего не понимал в работе энергетика, но вынужден был согласиться на перевод. А куда деваться? На других предприятиях города ситуация была ничуть не лучше, а порой и хуже! Его нигде не ждали. Пришлось вживаться в новые реалии. Но неприятности на этом не закончились. Внезапно грянул какой-то «дефолт». Все сбережения Ивана Петровича почему-то резко обесценились. Цены в магазинах стремительно обрастали дополнительными нулями. Производство практически встало. Завод остановили на два месяца, а работников «отпустили в отпуск без содержания». Иван Петрович был в ужасе: на что жить? Сын скоро кончает школу, собирается поступать в московский институт – это ещё пять лет надо парня кормить, одевать, оплачивать дорогущее московское жильё! Где на всё это деньги взять? Да и потом что сына ждёт? При коммунистах-то каждый был уверен, что без работы и зарплаты не останется. Иван Петрович помнил, как радовался увольнению парень, на место которого его назначили мастером. Оказалось, того прислали на завод «по распределению» после окончания института и сразу же сунули в «чугунку». Три года молодой специалист был обязан отработать там, куда пошлют. Как злобствовали при коммунистах на это «обязан»… А если вдуматься, то нынешнее «не обязан» во сто крат хуже! Да, сына не пошлют три года отрабатывать пять институтских лет бесплатного обучения в какую-нибудь дыру, но и никакой другой работы никто ему не предоставит. А на каком производстве нужен новоиспечённый инженер без опыта практической работы? То-то и оно! Сейчас вон специалистов со стажем увольняют… Позвали Кольку. Сынок, так и так, тяжело нам будет содержать тебя в Москве. Поступай в наш, коломенский. Жить будешь дома и питаться домашней едой, а не в сухомятку да по столовкам. - Нет! - отвечает. – Я уже и сам передумал в институт поступать. Кому сейчас инженеры нужны? Все мои друзья на юристов и менеджеров учиться хотят. - А разве этому не в институтах учат? – удивились Иван Петрович с Анютой. - В институтах. Только я ни юристом, ни менеджером быть не хочу. - А что же ты собираешься делать? - На шофёра пойду учиться. Шофера всегда и везде нужны. - Что ж, - согласился Иван Петрович. – Дело хорошее. На водительские курсы мы денег наскребём. - Не надо, папа, - ответил Колька. – Меня бесплатно обучат, от военкомата. - Как это – от военкомата? – всполошилась Анюта. - Так ведь всё равно скоро в армию идти, раз в институт поступать не буду, - улыбнулся сын. – Лучше уж баранку крутить, чем на подводной лодке света белого месяцами не видеть… Отучился. В ноябре проводили, а на следующий год Чечня напала на Дагестан! И от Кольки ни звонка, ни строчки! Сколько слёз Анюта выплакала, пока весточка пришла: жив, здоров. Отслужил, вернулся. Действительно, здоров, ни царапины. Но другой! Пули и осколки не задели, а сын изменился. В церковь стал ходить. Комнату свою иконами и лампадками обвешал. А через три месяца привёл в дом девушку. И что только в ней нашёл? Маленькая, тощая, как говорится: в чём душа держится. Рыжая, глаз ни на кого не поднимает, бледное личико всё в прыщах и веснушках. Одета простенько, но чисто. - Знакомьтесь, - сказал Колька. – Это Света. Мы решили обвенчаться. Иван Петрович с Анютой только переглянулись. Уже знали, что возражать сыну бесполезно. У него теперь только один авторитет – церковный батюшка. Тот и познакомил Кольку с «хорошей девушкой». Прям в церкви. Сводник в рясе! Сноха оказалась ярой богомолкой и сразу после свадьбы уговорила Кольку бросить «полный греха город» и переехать в деревню, где её родители «отписали» им ветхий дом с огородом, заросшим бурьяном. Раньше в нём жила Светкина бабушка. Старушка к тому времени уже год как померла, и дом пустовал, постепенно разрушаясь без присмотра. Поначалу-то Иван Петрович с Анютой в эту деревню регулярно мотались. Помогали дом в порядок приводить и огород поднимать. Потом внуки один за другим народились… «Да, часто в то время в ту деревню сумки с продуктами и вещами пёрли, - вспоминал Иван Петрович, ворочаясь на влажной от пота простыне. – А сейчас почти и не ездим. Нет сил глядеть на их житьё! Трое внуков у нас уже, скоро четвёртый будет. Живут все в страшной нищете, в грязи!» Сын Колька при местной церкви устроился. Всё там делает: ремонтирует что-то, попа возит на церковной машине – словом, с раннего утра до позднего вечера там. Без праздников и выходных. Денег ему церковь почти не платит. Помогает иногда обносками: люди свои ненужные вещи и одежду в церковь приносят, а поп её «распределяет» нуждающимся. Колькиной семье в том числе. И сын со снохой тому попу благодарственные гимны поют. Не людям, пожертвовавшим свои вещи, а попу! Светка, конечно, нигде не работает. Колхоз давно ликвидировали. Молодёжь вся в город перебралась. В деревне остались одни старики и алкаши. Вот и сидит сноха дома, огород развела – с него и живут. Нет, не продают выращенное на базаре, как другие, а сами, что вырастили, то и едят. Дети мяса с роду не видали! Вегетарианцы все. Анюта поначалу пыталась что-то изменить, убеждала сына со снохой вернуться в город и устроиться на нормальную работу. Колька переезжать наотрез отказался. - В городе везде соблазны и грех, - крестясь на иконостас в углу, сказал он. – Даже церкви там жиреют. А здесь, в деревне, прихожан мало, да и те в основном одни старушки-пенсионерки. Кто ж батюшке поможет? - Да ты не батюшку, ты своих детей пожалей! – кричала Анюта. – Грязные, вечно голодные! Что их ждёт здесь, когда вырастут? В вашей деревне даже школы давно нет. - Бог даст, проживём как-нибудь, - благостно улыбаясь, ответил Колька. – И дети вырастут. - Да куда вы их столько рожаете-то? – не выдержал Иван Петрович. – Самим жрать нечего, а Светка опять с пузом ходит! - Аборт – грех! – вскинулась сноха. - Гре-ех?! – передразнила её Анюта. – Всё у тебя – грех! И мясо есть, и в городе жить, и работать нормально, и даже стиральная машина. А детей морить голодом - не грех? В чужие обноски одеваться – не грех? Ты ж целый день дома, почему же дети у тебя постоянно немытые и неухоженные? Сама ходишь, как пугало огородное, и детей в грязи держишь! - Это не грязь! – завизжала сноха. – Грязь в душах людских, в городах ваших. Главное душу в чистоте содержать, а тело отмоется. Так и не нашли общего языка и понимания. Вроде и есть у Ивана Петровича с Анютой сын, сноха и внуки, а в то же время и нет. Чужие стали друг другу.
Поселилось у Ивана Петровича внутри злое существо. Грызёт день и ночь, спать не даёт, насылает приступы тошноты и комки огненной горечи к горлу. Дерёт когтями в правом подрёберье. Анюта всё советует к врачу сходить, анализы сдать, на обследование лечь. А как идти? Вдруг врачи что-нибудь такое найдут, что заводская медкомиссия запретит Ивану Петровичу работать в «горячем» цехе? Уволят моментально! Слухи о грядущей второй волне сокращений постоянно усиливаются и никем из начальства не опровергаются. Тут хотя бы до пенсии на заводе удержаться. Бог с ним, со здоровьем: безработного оно вряд ли накормит. И Иван Петрович перешёл на диету: молочные супы и кашки, минимум соли и сахара, ничего острого и жареного. Анюта обложилась книжками народных рецептов, стала поить Ивана Петровича различными травяными отварами и настоями. Иван Петрович покорно всё пил, ел кашки и салаты, худел, но ни на что не жаловался. Вторая волна сокращений его не задела. Завод опустел почти на половину. Несколько цехов вообще закрыли, оборудование продали или распихали по другим цехам. Затем хозяин вновь неожиданно сменился. Новый директор каждое утро самолично бегал по цехам, а потом проводил бесконечные совещания. Его приказы вызвали у заводчан шок. Ликвидировались все заводские склады и цеховые запасы! Директор лично совал нос в цеховые кладовые и если находил в них какие-либо запчасти к станкам и прочему оборудованию, начальник цеха лишался премии, а «нерадивый» хозяин кладовки (механик или энергетик цеха) - работы. Иван Петрович со слезами ненависти к высокопоставленным дуракам-разрушителям поспешил ликвидировать все свои запасы. Завод уже несколько лет не приобретал запчасти к оборудованию – на зарплату с трудом наскребали! О приобретении новых станков вообще никто не заикался. А теперь и остатки того, что хранилось на складах и в кладовых ещё с советских времён, было уничтожено по приказу нового начальства. Отныне любая поломка обветшалого, дышащего на ладан оборудования грозила катастрофой дорогостоящего простоя и не менее дорогого брака продукции. По заводу поползли слухи, что новый директор вовсе не дурак. Говорили, что он уже «успешно» обанкротил несколько заводов. Работа у него такая – банкротить и ликвидировать предприятия. Видимо, для этого его и сюда прислали. У новых хозяев есть другие заводы, которым наш – явный конкурент. В условиях всеобщего спада производства и отсутствия достаточного количества заказов дешевле наш завод разорить и ликвидировать, чем конкурировать с ним, а тем более, поддерживать на плаву. Иван Петрович слушал всё это и не знал, верить или нет. Он не понимал, как же можно вот так просто взять и закрыть «градообразующее предприятие»? Умрёт завод, умрёт и город! Вместе с заводскими складами и цеховыми кладовыми ликвидировали за ненадобностью и их персонал. Иван Петрович смотрел, как рыдает Клавка-кладовщица, получившая уведомление об увольнении, и глотал из фляжки анютин настой, чтобы утихомирить грызущего его внутренности зверя. С Клавкой все постоянно ругались. Это была тощая склочная бабёнка, упивавшаяся своей пусть небольшой, но почти абсолютной властью. Не раз Ивану Петровичу приходилось разбирать жалобы электриков на вздорную кладовщицу, не выдававшую необходимую запчасть для срочного ремонта сломавшегося оборудования без прямого распоряжения энергетика. А ведь Иван Петрович не сидел весь день в своём кабинете. То рапорт у начальства, то совещание, то на склад надо смотаться в поисках необходимых запчастей, то по цеху носится из конца в конец – поломки и аварии порой сразу в нескольких местах происходят. Конечно, электрики его искать не будут. Не даёт Клавка запчасть, ну и пусть подавится! Сядут у себя в каптёрке и в домино «козла забивают». А оборудование простаивает, а за простой начальник с Ивана Петровича «стружку снимает»! А Клавка, вроде бы, и ни при чём: порядок соблюдать надо, требования и накладные подписывать. Без них кладовщица ничего выдавать не обязана. - Да я потом все твои бумажки подпишу! – не раз кричал ей в ярости Иван Петрович. – Ты только выдай моим людям то, что они просят сразу, без волокиты. Клавка каждый раз кивала, соглашалась с ним, но при очередной поломке знакомая история вновь повторялась. Сколько раз Иван Петрович просил начальника цеха сменить кладовщицу! Тот только разводил руками в ответ. Та ничего не нарушает. На работу не опаздывает и раньше не уходит. Формально уволить вздорную бабу не за что. И вот, наконец, свершилось. Клавку уволили, но никакой радости это Ивану Петровичу почему-то не доставило. Он смотрел на рыдающую женщину, которой до пенсии оставалось всего три года, и с ужасом видел в ней своё собственное будущее.
За окнами взревели моторы. Пьяные голоса завопили: «Россия, вперёд!». Гулкой россыпью брызнули в ночное небо ракеты салюта. Тревожно вздрогнув, во сне заворочалась Анюта. «Вот тоже – сборище идиотов! – разозлился Иван Петрович. – Болельщики, типа. Видать, наши кому-то забили гол. Ну, и радуйся у себя дома, перед телевизором, раз ты – болельщик. Зачем же всей компанией носиться на машинах и мотоциклах по ночным улицам и орать во всю глотку? Люди же спят! Многим с утра на работу. Или этим «болельщикам» тоже работать не надо, как и тусующейся по клубам и пляжам молодёжи? Что-то я совсем не понимаю, что вокруг происходит, - пригорюнился Иван Петрович. – Откуда все эти люди берут деньги? Я всю жизнь работаю. Не в офисе штаны просиживаю, а на заводе, в «горячем» цеху вкалываю! Здесь всегда зарабатывали больше, чем в других местах: как-никак доплачивают «за вредность». Почему же мне сейчас едва хватает на жизнь, а эти развлекаются, нигде не работая? Как такое возможно?» Очередной ком горечи подкатил к горлу, и Иван Петрович стал усиленно сглатывать обильную слюну, стараясь «затушить пожар». Когда приступ утих, Иван Петрович осторожно расслабил напряжённые мышцы и вздохнул. Что же всё-таки ответить ему утром начальнику цеха? Анюта спит и не знает, что решается их судьба. Он так и не осмелился сказать жене, что очередная волна «реорганизации» накрыла, наконец, и его. «Сокращение управленческого аппарата» заводские «верхи» начали с «низов». Вчера начальник цеха вызвал Ивана Петровича к себе и показал соответствующую «бумагу» из дирекции. - Цеховые службы механика и энергетика объединяются, - матерно выругавшись, сказал начальник. – Мы должны сократить либо механика цеха, либо тебя. Оставшийся будет отвечать за обе службы. - Как это? – удивился Иван Петрович. – Это же совершенно разные службы! - Вот так! – хмуро ответил начальник. Он закурил, встал из-за стола и отошёл к окну кабинета, повернувшись к Ивану Петровичу спиной. – Мы тут посоветовались и решили оставить механика. - А я? – обмер Иван Петрович. До него, наконец, дошло, что происходит. – Меня куда? – прохрипел он в напряжённую спину начальника. Тот молча докурил сигарету, потом резко повернулся, вернулся за свой стол, долго мял дымящийся окурок в переполненной вонючей пепельнице. - У тебя два варианта, - наконец, ответил начальник. – Мы тут прикинули: тебе до пенсии осталось чуть больше четырёх лет. Но, оказывается, есть закон, по которому, учитывая твой горячий стаж, ты можешь выйти на пенсию уже сейчас. И я тебе настоятельно советую, Иван Петрович, иди в отдел кадров и немедленно начинай оформлять себе пенсию. Там про этот закон знают, ты не один такой на заводе. - На пенсию? – растерялся Иван Петрович. – Мне? - Тебе! – раздражаясь, повысил голос начальник и задымил новой сигаретой. – Не будь дураком: сегодня у тебя такая возможность есть, а завтра её вполне могут отменить. Посмотри, что творится у нас в стране и на заводе. Дают тебе пенсию раньше срока – бери, не раздумывай! Всё лучше, чем пособие по безработице… - А какой второй вариант? – утирая дрожащей рукой обильный пот, спросил Иван Петрович. - Могу перевести тебя в электрики, - пожал плечами начальник. – Если отдел кадров позволит. Сам знаешь, это у нас единственная вакансия. Все нормальные электрики давно по частным фирмам разбежались. Остались одни бездельники и неумехи. Потянешь электриком? Иван Петрович сделал неопределённый жест. Голос ему отказал. Какой из него электрик? Не хватает ему только на старости лет хлебнуть позора, да ещё на глазах своих бывших подчинённых: услыхать как и о нём когда-нибудь скажут: «Бездельник и неумеха». Или всё же попробовать? Не боги же горшки обжигают! - Ладно, - махнул рукой начальник, - Иди, думай. Только не долго: ответ мне нужен завтра. А пенсию оформляй в любом случае!
Запикал электронный китайский будильник. Бессонная ночь, наконец, закончилась. Иван Петрович поспешно отключил противный сигнал. Решение принято. Вот и начался его последний рабочий день…
Ха-ха-ха! Прочитал с удовольствием. Посмеялся от души. Все это известно. Жалко народ. В основном никчемные люди. Даже и достигшие каких-то высот. Нос надо всегда по ветру держать. Мой дед отцу завещал, а отец мне: При любой власти СУМЕЙ ДОСТОЙНО ПРОЖИТЬ, не поступаясь своими моральными установками - почти, как у КАФКИ (НАСТОЯЩИЕ ЦЕНОСТИ ЗА ДЕНЬГИ НЕ КУПИШЬ,ТО ЧТО ПРОДАЕТСЯ ЗА ДЕНЬГИ НЕ ЦЕННОСТЬ). В партии не вступал, не в прошлые, не в нынешние, в бандиты не пошел, которых ... "иных уж нет, а те в Госдуме", но не пропал. И девок "выучил" (для того, чтобы учиться деньги не нужны, деньги нужны только на жизнь, желание учиться нужно, и естественно наличие информации), причем "задаром". И внуков вырастил (ДЕВЯТЬ). Люди не равны. Даже и по "закону". Про неравенство хорошо у Айн Рэнд писано (тягомотно несколько и с элементами фантастики, но отражено правдиво) в "Атлант расправил плечи". А про Россию никто лучше Салтыкова-Щедрина не сказал: Вот засну я, и проснусь через СТО лет, и меня спросят: Что с Россией? - И я отвечу: ПЬЮТ И ВОРУЮТ!!! А про начало горбачевичевой "перестройки" и "ускорения" - Тимур Кибиров, "Послание Рубинштейну", а про теперешнее время "Шансон по-укурке", Валерий Шунт. Заср..ли мозги народу ТВ, рунет, даже и я попал под влияние рунета, но я могу себе позволить развлекаться в рунете, я живу, как les rentiers, хожу ключами брякаю, е..у работу всякую, и пенсия (пока еще не лишили, но "что-то страшное грядет", скоро лишат всех, а не только меня одного).
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
