В детстве я ненавидел кошек. Я любил собак. И так продолжалось ещё двадцать лет, до середины восьмидесятых. После памятной «ночи длинных ножей», длившейся неделю, когда в отместку за убийство наших собак мы с ребятами извели всех дворовых кошек, у меня больше не было четвероногого друга. Я окончил школу, потом институт, несколько раз менял адрес, женился, получил, наконец, отдельную квартиру. И тут жена и дети завели разговоры, что неплохо бы заиметь собаку. Но страшные воспоминания, которые я, казалось, похоронил в самых дальних уголках памяти, неожиданно проявились и не давали мне ответить согласием. Я сам не понимал, почему так упорно возражаю - ведь завести домашнюю собаку было голубой мечтой моего детства. Я боролся с собой и с семьёй, и чем дольше длилась эта борьба, тем для меня становилось яснее, что никогда не смогу согласиться. Я говорил, что нас и так четверо в двухкомнатной квартире. К тому же, кого именно заводить? Я люблю маленьких пушистых («цирковых» - как мы называли их в детстве) собак, а жене нравятся большие колли и голые складчатые шарпеи. Зато детям было всё равно, как Малышу из сказки о Карлсоне, живущем на крыше: абы какая, лишь бы собака. До сих пор у нас пожили морская свинка, хомячки, цыплята (съедены упомянутой свинкой, пока мы были на работе), подобранный на улице голубь (загадил всю лоджию, пока заживало повреждённое крыло), аквариумные рыбки (живут до сих пор). Почему бы ни добавить к этому списку и собаку? Эта непрерывная «собачья атака» привела вдруг к тому, что я просто невзлюбил собак всех пород! Мечта детства стала чуть не ежедневно отравлять мне жизнь. Мало того, на улице на меня вдруг стали кидаться эти «друзья человека», причём как домашние, так и бродячие (с роду ни на кого даже не тявкающие - кто иначе их будет кормить?). Что делать? Тросточек сейчас никто не носит, а с палкой по городу ходить... Пришлось найти чудом сохранившийся с «хиппового студенчества» солдатский ремень с позеленевшей пряжкой, утыканный почти полностью металлическими заклёпками. Ну, надо же что-то иметь под рукой, чтобы в случае чего отбиться от нападения! Жестоко, конечно, но ведь это не я на них бросаюсь ни с того, ни с сего! Кому охота ходить делать уколы от бешенства после собачьего укуса? Короче, эта последняя «соломинка» (нападения собак) окончательно перевесила чашу, и я категорически заявил жене и детям, что больше не желаю слышать о собаках никогда! И если кто-нибудь принесёт щенка в дом, уйду я. Месяц прошёл более-менее спокойно. Окрестные собаки перестали обращать на меня внимание. И вдруг однажды вечером жена, вернувшись с работы, сразу закрылась с детьми в детской комнате. Там послышалась какая-то подозрительная возня, потом жена с дочкой забегали мимо меня, привычно лежащего на диване перед телевизором. Из дальнего угла шкафа на свет появились старые пелёнки, зажурчала вода в ванне. Причём и жена, и дочь, проходя мимо, старались на меня не глядеть, а на их лицах застыло одинаковое выражение упрямства и ужаса одновременно. Сердце у меня упало. Звук телевизора как-то заглох и удалился, зато всё, что происходило за пределами моей комнаты, неожиданно приблизилось. Сын в детской врубил погромче своего любимого Элвиса, и я оглох. То есть перестал слышать, что там происходит втайне от меня, за пределами моего дивана. Неужели свершилось? Они всё же сделали это? Наперекор мне! Как же жить дальше? И вот, когда от ужаса приближающейся встречи с... чем? Болью детства? Предметом ненависти настоящего? И того и другого сразу? Короче, когда неожиданно разбухшее сердце комком подступило к горлу, и шум крови в ушах заглушил голос Пресли, жена с дочкой вошли с виноватыми лицами в комнату и выпустили из пелёнки на палас передо мной мокрого взъерошенного... котёнка! Глядя на это тощее, жалобно пищащее существо, трясущее мокрыми после ванны задними лапками, я испытал сложное чувство. Огромное облегчение (что это - не щенок!), привычное неприятие кошек, обиду на жену, растерянность (не выбрасывать же теперь малыша на улицу!) и много иных чувств, которые вообще затрудняюсь определить. Дочка со слезами на глазах сразу кинулась в атаку: она сама будет ухаживать, кормить, убирать и гулять. Жена упирала на то, что против кошек я с роду не возражал (а чего возражать, если о них речи никогда не было?). Видимо, их общий напор, а также наступившая реакция после жуткого напряжения последних минут, сделали своё дело. И я махнул рукой, что, мол, хватит давить. Я подчиняюсь обстоятельствам, сдаюсь и т.д. и т.п. Так в нашей жизни появилась Ася. Имя предложил я, и так как жена с детьми сами не могли выбрать устраивающий всех вариант (а, может, чтобы задобрить меня, угрюмо слушавшего их спор), оно было опробовано на вкус, примерено и одобрено. Первую неделю я боролся с котёнком, как мог. Почему-то Ася упорно старалась устроиться рядом со мной, а ещё лучше - на мне. Может, потому, что в отличии от постоянно перемещающихся по квартире домашних, я большую часть времени проводил лёжа на диване с книжкой или смотря телевизор. Я отпихивал её, орал дочке, чтобы забрала своё животное – оно, дескать, мешает мне отдыхать после трудового дня. Та, конечно, сразу прибегала, забирала котёнка в детскую, но через несколько минут всё возвращалось на круги своя. Жене на кухне не до котёнка, детям нужно делать уроки, один я вроде как не при деле! В конце концов, я сдался, и Ася прочно обосновалась рядом со мной, а в дальнейшем буквально села (легла) мне на шею. Уже через месяц я часами просиживал неподвижно, стараясь не тревожить живой воротничок, тихо сопящий мне в ухо. Боль от остеохондроза шейного позвонка, часто не дававшая мне покоя, куда-то исчезала, смытая теплом кошачьего тела. Ночью Ася спала на моей подушке, нос в нос. Жена с дочкой начали проявлять признаки ревности. Мало того, постепенно кормление Аси и уборка за ней как-то плавно перешли в мои руки. А уж за верёвочку с привязанным фантиком началась ежедневная борьба. Книги и телевизор отошли на второй план. Наблюдать за Асиными играми с фантиком, шариком, пёрышком, собственным хвостом или с воображаемым противником (когда выгнув спину она боком на кого-то, видимого только ей, нападала или, наоборот, отступала) было гораздо интереснее. И вот настал день, когда мы вынесли её во двор. Смотреть без улыбки, как это трясущееся существо робко обнюхивает каждую травинку и спасается на руках дочки от неожиданно прыгнувшего рядом кузнечика, было невозможно. Следующим летом Ася стала признанной королевой двора. Среди рыжих, чёрных, серых, пушистых и гладкошерстных, она практически не имела конкурентов. Беспородная, пушистая (видимо, потомок сибирской), трёхцветная с золотым пятном на лбу и абсолютно бесстрашная. Собак она принципиально не замечала. Хозяйки других кошек оборутся, зазывая их домой. Ася бегала за нами по двору, как собачка. Её так и прозвали - «киска-собачка». Завидя кого-нибудь из нас, идущих с работы или магазина, Ася бежала, мяуча, навстречу, тёрлась о ноги, и не взять её на руки было невозможно. «Поцеловавшись», она гордо оглядывала двор, но у подъезда вырывалась на землю и, задрав распушившийся хвост, шествовала в дворовый скверик. Больших собак она просто била, если те попадались ей на пути, а маленьких не замечала. Однажды бочку с молоком, которую привозили по утрам к нашему дому, почему-то стали возить в соседний двор. И жене утром пришлось с бидончиком идти туда. Ася, как обычно, сопровождала её в этом походе. Вдруг на нашу кошку из очереди с громким лаем бросилась какая-то незнакомая болонка. И тут жена впервые увидела, почему нашу маленькую (по кошачьим меркам) ласковую киску обходят стороной дворовые собаки. «Страшнее кошки зверя нет». Болонка спаслась только на руках хозяйки, а рычащую распушившуюся Асю жене пришлось чуть не со всей силы прижимать к груди, чтоб удержать от драки с наглой собачонкой. Уступала Ася только одному существу: чёрной соседской кошке Мусе. Видимо, Ася признавала лестничную площадку законной территорией Муси, и та гоняла её на этой площадке при любой возможности. Но во дворе всё менялось. Когда Муся умерла при неудачных родах, Ася стала безраздельной хозяйкой везде, в том числе и в моём сердце.
