С чего начинается Родина? ........................................ С той песни, что пела нам мать, С того, что в любых испытаниях У нас никому не отнять. ( из песни)
КАЧЕЛИ
*** Взрыв жахнул рядом с танком. Его качнуло, и Пашка услышал гулкие щелчки осколков о броню. В смотровое окно триплекса* видны чёрные клубы дыма – это горит головная «бээмпэшка»*. Колонна остановилась. Рыжая пыль, гарь, клубы дыма, всполохи взрывов... Борта впереди идущих машин мгновенно опустели. Танк, содрогнувшись всем телом, ахнул в ответ выстрелом. - Пашка! Обходи «шестьдесят шестые» и полным газом до головного борта! - командует лейтенант. - Сталкивай с дороги! Пашка, развернув танк, надавил на педаль газа, и он, рыкнув, сорвался с места. - Ничего не видно, командир! – кричит Пашка,- пыль кругом! -Жми, Пашка!- хрипит с надрывом голос командира,- Иначе подобьют. Тогда и нам, и всем кабздец! Пашка и сам это знает. Только на полном ходу, не притормаживая, можно столкнуть горящую «бээмпэшку» и освободить дорогу. А ещё можно…Можно улететь в ущелье вместе с ней. Но Пашка откинул, зачеркнул, закрыл эту мысль. Он теперь слился с танком; он - главная часть этого громадного и мощного организма . Руки, глаза и мозг работают быстро, точно и слаженно. Танк, повинуясь Пашкиной воле, ревя турбинами и поднимая рокочущими гусеницами пыль, несётся вперёд. Ещё мгновение и всё решится… Танк тряхнуло всем телом, каждой частичкой. Ужаснувшись, Пашка затряс головой и… проснулся. -Фу-у, - выдохнул он с облегчением, открыв глаза. «Опять этот сон. Опять Афган. Живёхонек тогда остался, а тот случай всё снится и снится». ____________________________ *Триплекс – прибор для безопасного наблюдения из танка(вместо смотровой щели)-авт * «Бээмпэшка» - БМП, боевая машина пехоты.
***
Бабье лето. Тишину рыжеющего сквера нарушает хриплое урчание Пашкиного КАМАЗа . В кабине, из радиоприёмника несётся стрекотня о предстоящих выборах вперемежку с завыванием какой-то попс-певички. Это окончательно вернуло Пашку в реальную явь. « Что-то сморило меня после трассы…Вздремнул прям на руле». Заглушив мотор и выключив радиоприёмник, Пашка Великанов легко выпрыгнул из кабины . После душно-угарной кабины осенний воздух сквера вдвойне свеж и приятен своими запахами. Наперекор своей фамилии Великаха был невелик ростом, но зато коренаст да широкоплеч. А ещё Великаха был великим молчуном. Хотя и не считал себя таковым: рассуждал и спорил внутри себя он непрерывно. Просто никто этого не слышал. Вот и сейчас, подойдя к качелям, что стояли на краю сквера, он молча рассуждал: « Эвон, как вас перекосило за месяц, да и краска давно облупилась на ветрах да на солнце. Ну что , родимые, пора вас починять да красить…» Стоят эти качели здесь, меж двух лип, сколько помнит себя Великаха. Они -высоченные, на мощных трубах-опорах, с сидением-лодочкой для двух седоков, а то и всей мальчишеской гурьбы - когда-то в детстве казались огромной махиной для раскачивания в поднебесье. Здесь, в сквере, возле качелей смальства кучковались по вечерам с друзьями-товарищами, пели песни под гитару, дрались и мирились, влюблялись и расставались. Здесь и с Надюхой- женой провожались да целовались в молодости. А теперь и Алёшку-сына не раз видел здесь, то с друзьями , а то и с подружкой. Только Великаха присел на край качелей, чтоб обмозговать предстоящий ремонт, как на обочине, возле его грузовика, остановилась, целая кавалькада серебристых и чёрных «иномарок». Захлопали двери, из машин повыскакивали люди, оборвав тишину сквера шумной многоголосицей. Из передней двери огромного чёрного джипа, как из открытой пасти, выпрыгнул коротко стриженный амбал и услужливо открыл заднюю дверь машины. Оттуда неспеша вышел долговязый человек с зализанно-блестящей причёской и в чёрном костюме с ярко-малиновым галстуком . Вышедшие из других машин люди скучились возле долговязого. До Великахи долетали лишь обрывки некоторых фраз из их разговора. Впрочем, говорил больше долговязый, а остальные лишь поддакивали ему, либо что-то поясняли. И все смотрели снизу вверх на долговязого, да ещё подстраивались под его шаг. Приблизившись к качелям, долговязый замедлил шаг и пристально посмотрел на Великаху. Неожиданно, вырвавшись из своёго окружения, он заорал: - Пашка-а! Великаха-а! Гадом буду – Великаха! Долговязый широко улыбался. - Змей, Колька – ты, что ли ? Пашка едва признал в долговязом, шикарно одетом мужике школьного товарища – Николая Змеева, которого с детских лет кликали Змеем, а то и Гадом (на что тот никогда не обижался и даже гордился этой пугающей кличкой, как заслуженным званием). Когда же они по-товарищески обнялись, похлопывая друг друга по спине, Великаха услышал его тихий шипящий голос над своим ухом: - Паша, я теперь не Змеев, а Смеев. Уразумел? « Эсс». Отстранившись от Великахи и широко размахнув руками, он с улыбкой продолжил: - Вот, встречай! Предприниматель и депутат Смеев Николай Николаевич. Все змеевы дела позади…Теперь, всё, смеюсь больше ! Фамилия обязывает. И он беззвучно рассмеялся над своим каламбуром, подхрюкивая и держась за живот. Пашка ответил добродушной улыбкой. Свита, стоявшая поодаль, тоже заулыбалась и захихикала. Но, как только Змей повернулся к своим халдеям, смех и улыбки исчезли. « Депутат, значит!- рассуждал Великаха, пока Смеев отдавал какие-то распоряжения,- Вот, Змей даёт ! А все его знают как бандита; бандита не простого – авторитетного. Выжил Змей в крутые девяностые, когда братки «мочили» друг друга; выполз, извернулся . А теперь , поди ж ты, обернулся Смеевым, депутатом и предпринимателем». Свита, озадаченная распоряжениями своего босса, разъехалась. Лишь три коротко стриженных бугая, озираясь по сторонам, стояли чуть поодаль от качелей. - Как дела , Великаха? Чем живёшь? - Да вон - машина стоит,- кивнул Великаха на «КАМАЗ»,- на трассу хожу. - Тяжело. Я бы не смог; к тому же - на таком старье. Слушай , Паха, – переходи ко мне. Я тебя на хорошую машину посажу; сам выберешь – «Вольво» или «Ивеко». А хочешь - механиком поставлю? Сколько ты получаешь на этой «лоханке»? Даю три твои зарплаты! Хватит тебе в мазуте ходить! Мне свои люди вот как нужны! - резанув пальцем по шее, добавил он. « Никак и взаправду предлагает?» Великаха, присев на край качелей, молчал. - Сколько лет прошло, Пашка, а ты всё такой же молчун. - Обдумать нужно,- прищурившись и пристально посмотрев на Змея, протянул Великаха. - Думать всегда надо, Паша. Но заметь – я такие предложения не каждому делаю. Это , Паша, для тебя шанс…а мне подмога. Ты что – старому корешу не поможешь? Откажешь? – Змей заулыбался.- Я тоже люблю всё обдумать, но, заметь, Паша, думаю я быстро… Поэтому и депутат! И он снова заржал, придерживая живот, высоко запрокидывая голову и протирая глаза. Пашка, смотря на его неподдельный смех, тоже заулыбался. - Ладно, Змей… Извиняюсь –Смеев Николай Николаевич,- подчеркнув новую фамилию Змея, махнул рукой Великаха,- вот схожу в рейс и решим это дело. - По рукам, значит?- предложил Змей. - По рукам. - Согласился Великаха. И они пожали друг другу руки. - У-уу, Паха! Ручища-то у тебя!- разминал пальцы после рукопожатия улыбающийся Смеев.- А здесь- то чего сидишь? Ждёшь кого? - Да по привычке. Останавливаюсь, когда на трассу ухожу или с трассы вернусь. - Да-а,- протянул задумчиво Змей ,- знакомый скверик. Помню, в молодости здесь куролесили. И качельки, никак, те же самые. Он потрогал опору качелей и, сверкнув взглядом в Пашкину сторону, отвернулся. Оба молчали. « Те же самые…» - подметил Пашка,- значит, помнит Змей. Да всё ли помнит- то?» - Я, ведь, знаешь – заехал чего сюда? Хочу здесь цивильно всё сделать: аттракционы, горки, карусельки поставлю. Пусть народ радуется. - Понятное дело, - высказался вслух Великаха, а про себя добавил: «Выборы скоро. Нужно перед народом покрасоваться, свою любовь к нему показать». - Ты не думай, что это для показухи. Это, брат Великаха, для души,- как будто услышав Пашкины мысли, ответил Смеев. -Да я, ведь, тоже думал: как приеду с трассы, нужно качели починить да покрасить. Эвон, как покосились то… - Эх, Пашка, дорогой мой человек , и покрасим, и починим мы твои качельки!- Смеев и приобнял Великаху за плечи, - приедешь – не узнаешь. - Только, не как тогда,- пробурчал Великаха. - Это когда – тогда? - сухо, сквозь зубы выжал из себя Змей. Из прищуренных глаз сверкнула то ли - обида, то ли угроза. Пашка отвёл взгляд и махнул рукой – ладно, проехали ! « А, может, я зря про него так думаю, ведь сколько лет прошло – человек изменился… Может, и в самом деле для души это делает».
*** Две недели старенький «КАМАЗ» Великахи, надрываясь и чадя гарью, колесил по разбитым дорогам Отечества, которые в атласах почему-то называются магистралями. Две недели Великаха, с красными глазами от недосыпа, пропахший соляркой, издёрганный поломками машины и бездорожьем, не был в родном городе. Октябрь. В стёкла бьёт тяжёлая и густая слякоть; даже свет фар едва пробивается сквозь неё. «Дворники» на лобовом стекле ритмично раскидывают эту слизь. А на душе всё равно хорошо! Спокойно и радостно на душе , словно кошка мурлычет внутри. « Наконец -то я дома !» Въехав на окраину родного города, Великаха решил непременно завернуть к скверику. « Дух переведу, перекурю, оценю, что там Змей «цивильного» сделал. А он молодчага : и сам пару раз звонил, и диспетчер его. Значит, не трепался, когда звал к нему на машину». Радостно Великахе, что школьный дружок его не какая-нибудь сволочь, а нормальный мужик, что скоро всё изменится к лучшему. «Эх, брошу наконец -то эту развалюху! Сколько можно на этом корыте ездить?! Ты уж , брат, извини –поставлю тебя на прикол. А может, ещё и поколесишь; найдётся такой же дурак, как и я – под тобой лазать и в мазуте по уши ходить…Да и денег с тобой не заработаешь. Вот пересяду на какого-нибудь «немца» или «американца», тогда и Надюха успокоится. А то вечно ноет, что живём с копейки на копейку, что ни мужа , ни денег не видит; что скоро Лёшка-сын из Армии придёт – одеть не во что…» Стоп! А это что за новость?! Дорожный знак запрещал проезд. Не было его раньше. А до сквера и всего -то квартал остался. В кабине тепло и уютно, стрекочет что-то о состоявшихся выборах радиоприемник, поскрипывают «дворники». А за дверью темно, сыро и неспокойно. Но уж очень хочется посмотреть на Змеевы аттракционы да на качельки родимые (не забыл ли Колька Змей отремонтировать их). «Ладно, не сахарный, дойду и пешком, не объезжать ведь,» – решил Великаха и, накинув плащ, выпрыгнул в холодную, слякотную хмарь. Ещё издали , из кабины он видел, что сквер непривычно ярко освещён, а подойдя ближе, изумился обилию разноцветных гирлянд, неоновых надписей и подсветок. Меж поредевших деревьев стояли всевозможные аттракционы и возвышались гигантские «горки». В самом деле – «цивильно» сделано, с размахом, по- столичному. Однако не всё понравилось Великахе: вход в сквер преграждали огромные арочные ворота, рядом притаилась будка охранника, а сам сквер теперь огорожен высоченным (из железных прутьев и завитушек, с острыми пиками вверх) забором. Такой не перемахнёшь, а сквозь прутья даже ребёнок не пролезет – подметил Великаха. Обойдя сквер вдоль забора и не увидев своих качелей, он вернулся к входным воротам и постучался в окно сторожки. Отворилась дверь. В проёме стоял здоровенный, с красным оплывшим лицом, охранник. Не выходя из дверей, он неприветливо пробурчал: -Чё надо, мужик? - Слушай, качели тут раньше стояли. Не знаешь, где они? -Чё ?- сузил глаза охранник,- Какие, на хрен, качели? Шёл бы ты отсюда, мужик! Великаха понял, что от этого мордоворота ничего не добьёшься; ни слова не говоря, он развернулся и пошёл к машине. Порывы ветра били в лицо порошей и, забираясь под капюшон плаща, завывали в ушах. « К чертям мне всё это надо! Шляюсь как ненормальный! Ну, Змей! А что – Змей…Сам виноват, никто тебя из машины не гнал,- чертыхался мысленно Великаха. Запрыгнув в машину, он сразу же достал телефон и позвонил Змею. - Привет, Паша!- кричал из трубки, на фоне зажигательной музыки, весёлый голос Смеева.- Как дела? Ты где? - В городе я; только что приехал… -Великаха, давай ко мне! Я сейчас за тобой «мерс» пришлю. Мы тут второй день выборы обмываем. Вчера официально, а сегодня, по-свойски , у меня на даче. Опять я прошёл в депутаты, Пашка ! Значит, нужен народу! - в телефоне, сквозь ритмичную мелодию, послышался довольный смешок Смеева. - Слушай, я тут возле сквера стою. Быстро ты тут справился. - Понравилось , Великаха? - Красиво, спору нет. И всё б ничего, а вот качели -то наши где? - Какие, на хрен, качели? Паша, там аттракционов на миллион баксов! Там… -Те самые качели! –оборвал Великаха. - Ах, те самые ! – В трубке снова раздался смех. - Чего ржёшь то? Это ведь память наша, Змей! Смех прекратился. Голос Смеева стал скрипуче-жёстким: - Плохая это память, Паша. Плохая…и для меня и для тебя…Не нужная никому. А ты давай подваливай в компанию: расслабишься после трассы. Обговорим твой переход ко мне. Тут и Надюха твоя…Согласилась по старой памяти навестить старого друга… Великаха выключил мобильник, оборвав язвительные рассуждения Змея. « Значит, помнишь , как я тебя мордовал! Конечно, и скверик, и качельки - это «память плохая», не нужная для тебя!»- Пашка вспомнил, как в юности, провожая Надюху, он устряпался на свежепокрашенные качели, как тут же из-за кустов, с ехидной ухмылкой на лице, появился Змей: « Надь, а твой ухажёр-то обделался!» ; как он ринулся на Змея, а тот от него; как лупил тогда Пашка Змея! Хорошо не убил. Надюха спасла его от тюрьмы, а Змея от смерти: подбежала, заплакала, повисла на Пашке… «Теперь меня захотел подмять, чтобы ишачил на тебя!»- наступал на Змея внутри себя Великаха. - Опять нагадил, змеёныш!- выдавил он через зубы. Сквозь размывы на лобовом стекле и слякотную темень видны разноцветные блики огней – это светится его скверик. Нет, не светится, а горит! Горит – просит о помощи! Он теперь огорожен и заперт на замок, за стальную решётку. Нет ! Не быть этому ! Взревел мотор КАМАЗа. Пашка, по- звериному рыкнув, рывком рванул рычаг передачи и, крепко сжав баранку , надавил на педаль газа. - Жми, Пашка! – Слышит он голос командира.- Иначе нельзя! Иначе и нам, и всем кабздец! Пашка и сам это знает. Что будет потом – неважно! Пашка вычеркнул из головы все вопросы о будущем. Он теперь слился с машиной; а она, повинуясь Пашкиной воле и надрывая свой старенький организм, судорожно ревёт мотором и несётся вперёд. - Паа-ша! Па-шень-каа!- истошно плача, кричит Надюха.- Не надо, родной! - Нет, Надюха, не будет сегодня по-твоему. Пашка, не моргая и не отрывая взгляд, смотрит на быстро приближающуюся ажурно-зубастую решётку, за которой спрятаны его сквер, его качели, его жизнь.
Тема трепетная, незаезженная. Но предложение "Руки, глаза и мозг работают быстро, точно и слаженно" сразу подсказало, что происходящее не явь: в минуты опасности такое не подмечают. Поэтому концовка встряхнула меня не так, как могла бы. Но читала с интересом. Успехов автору.
