ПРОЗА

- Зрение у меня стало некудышным, - с волнением в голосе вдруг заговорила она, - но тебя я узнала по голосу. У твоего отца такой же. А ты, эвана, каким стал - на свово деда Сашу похож - тот тоже был высоченным и сухим.

Тяжело вздохнув, она продолжила:

- Да-а, быстро время летит. Я даже не заметила, как старость пришла. Всё теперь болит: и сердце, и ноги, и голова - один только язык не болит, часами могу балаболить без устали.

Я попытался, было, подбодрить Евдокию Степановну, мол, какие еще ваши годы, но она только рукой махнула и перевела разговор на другую тему.

Вскоре мы подошли к знакомому мне с детства дому. Дверь, на которой висел небольшой замок, по старому деревенскому обычаю подпирала палка. Раньше на двери замки не вешали, ну, разве что, только в исключительных случах, когда хозяева дома уезжали по делам в город или соседнюю деревню. Теперь пришли другие времена - просто так открытой дверь не оставишь.

Мы вошли в дом и я сразу окунулся в мир уюта и тепла деревенской избы. Эх, бревенчатая Русь, моя бревенчатая Русь! Что может сравниться с твоим безмятежным покоем и величием?!

В доме пахло русской печкой. С улицы прибежал кот, толи по хозяйке соскучился, толи на гостя решил посмотреть.

- О, а ты уже тут как тут, - взмахнула руками Евдокия Степановна, сурово посмотрев на Ваську.

Она усадила меня за кухонный стол, принесла тапки, и заботливо положила под мои ноги коврик. Мне стало как-то неловко, что пожилой человек меня так обихаживает, но хозяйка, предусмотрительно проговорила:

- Печка-то у меня напотлена, а от полу всё ровно холодом тянет, а на коврике оно теплее будет ногам.

Последний раз Евдокию Степановну я видел лет десять назад. За это время она ничуть не изменилась. Несмотря на возраст - а ей шел уже восьмой десяток лет - она излучала какую-то неиссякаемую силу и энергию, да и черты ее лица еще сохранили некогда пылавшую красоту.

Глядя на нее, я невольно вспомнил свою бабушку. Они - "волотовские скобарки" - были похожи друг на друга во всем, вплоть до мелочей. Даже хлеб резали одинаково, прижимая его к груди (или к сердцу?).

Вскоре закипел чайник, и мы стали пить душистый чай. Ах, какой здесь вкусный чай. Этот незабываемый с детства вкус чистой, живой воды. Пьешь ее - и не напиться, и еще хочется. По доброй традиции за чаепитием мы разговорились о житье-бытье, а поговорить нам было о чем. Уже ближе к вечеру я стал собираться в обратный путь:

- Евдокия Степановна, а тяжело одной-то жить?

- Ой, тяжело, миленькой, тяжело. Я и помолюсь, и молодость вспомню - поплачу, а то и попою. Соседи наверно думают - совсем старая свихнулась, а я поплачу, попою, мне и легче на душе станет. А так-то оно конечно тяжело жить одной.

- Так что ж Вы с детьми не живете?

- Звали... Звали уже жить к себе в Ленинград, да только не хочу ехать - зачахну я там. У нас тут одну бабку дети в город забрали, а через пару месяцев она и помёрла. Вот я и боюсь ехать. Ну что мне старой там делать в вашем городе? А здесь всё хоть шевелишься, да что-то делаешь.

Евдокия Степановна замолчала, а потом продолжила:

- Меня тут всё в деревенский клуб на праздники зовут. Приходите, говорят, Евдокия Степановна, а мне не хоцца итти. Грешно мне теперь веселиться - умирать скоро буду. Мне надо Богу молиться, а не веселиться...