Да, и ещё... Недавно показала это стихотворение своей старшей сестре. Ей понравилось... "до слёз". Тогда я тоже сказала, что это стихотворение было написано в качестве эксперимента. Моя сестра - очень эмоциональный, импульсивный человек. Она сказала: "Для меня всё это серьёзно, а тебе, выходит - игрушки?" Что-то в этом роде... Я сразу вспомнила комментарий Ангелины по поводу того, что создаётся впечатление, что "написано сердцем". Уверяю вас, это так и есть. Слово "эксперимент" не подразумевает легкомыслия. Эксперимент - это действительно очень серьёзно и ответственно. Но... я по натуре флегматик из флегматиков. К сожалению, или к счастью, это не мои эмоции. Я бы никогда так не сказала. Я не умею выражаться так категорично, ну, как моя старшая сестра, например... Я всё время что-нибудь мямлю, ищу компромиссов... А на компромиссах стихотворение построить трудно. Вот я и представила себя на секундочку этим самым "странником", чтобы были хоть какие-то эмоции, хоть какая-то твёрдость и ясность мысли...
Спасибо. Очень неожиданно. Хотя вот характеристика "умные стихи" слегка настораживает. Стихи не должны быть умными, они должны быть понятными. Любое искусство строится на общности человеческих чувств. Оно должно быть понятно. Кстати, наверное именно поэтому ребёнку описания природы в книгах кажутся лишними, он их пролистывает поскорее, чтобы узнать, что же будет дальше. Лично мне в детстве не были знакомы те чувства, которые связаны с восприятием природы, потому что я с природой была, мягко говоря, на "Вы". Не знаю... мне так кажется.
Опять же, я никогда не умела ориентироваться в дикой природе. Но вот прошли четыре года моей работы в заповеднике, и я уже не представляю себе жизни без болота, ставшего как будто родным. Это непередаваемое чувство, когда ты, находясь в десятках километров от ближайшего человеческого жилья, всем своим существом ощущаешь огромное пространство древнего ландшафта, чувствуешь постоянную внутреннюю связь с каждым урочищем, с каждой речкой или озером, когда повсюду на тебя глядят твои дообрые знакомые, когда нет ни одного чужого взгляда. Вот цветущая вахта, будто расставившая по всему болоту свои белые свечки. Вот солнечные шарики наумбургии. Там шейхцерия – милая и скромная помощница, помогающая преодолевать зыбкие топи: её коневища никогда не подведут. А с этим красавцем, блестящим и гладким белокрыльником, напротив, нужно держать ухо востро, он ужасно вредный, никогда не стоит ему доверять. Проходя мимо знакомого бобрового поселения, сразу отмечаешь про себя: семья растёт, вон как хата в ширину раздалась. Тревожно запищала ржанка, значит всё-таки заметила меня. Где-то дятел отбивает дробь, как будто по трухлявому стволу – дробь неторопливая, длится около двух секунд,– значит белоспинный дятел. Находя зимой следы стаи из пяти волков тебе уже не терпится узнать, куда и зачем они ходили. Идёшь по их следу. По пути видишь двойной след хоря: туда он шёл налегке, а обратно уже тащил в зубах какую-то птичку, которая при каждом прыжке зверька отчерчивала на снегу свесившимся крылом свой отпечаток. Интересно бы проследить и за хорём... Но волки тянут за собой всё дальше, по-видимому, к болотному озеру, которое зимой покрыто льдом и снегом. И правда, через некоторое время выходишь следом за волками на открытую поверхность. Вот где эти дикари устроили свою весеннюю пляску! Здесь столько следов, что не успеваешь их читать. Можно подумать, что тут был шабаш, на котором плясала целая сотня отчаянных, опьяневших от весны зверей. А их было всего только пять. Подтверждение этому находишь, отыскав, наконец, ровные цепочки их следов, уводящие от озера. А с наступлением ночи болото вообще будто превращается в заколдованное царство. Очертания спящих сосенок чётко вырисовываются на фоне неба. Ушастые совы переговариваются то низким гудящим, то высоким и хриплым уханьем. Потом их время проходит, и они замолкают. Наступает тишина. Только изредка взорвёт тишину всплеск бобрового хвоста по воде, да утки с истошным кряканьем взлетят где-то во мраке.
Есть множество других примеров.
Вот и со стихами примерно также. Я в жизни не читала стихов. Прозу – да, это я могла поглощать книгу за книгой. Но не поэзию... Я не видела смысла в этих коротеньких строках, с ускользающим смыслом. Тем не менее, понимала, что, наверное, что-то в этом есть. Если стихи пишутся, значит кому-нибудь это нужно... Вот и взялась пару лет назад брать приступом очередную крепость О дилетантизме обычно говорят с пренебрежением. Но, к сожалению, я без этого жить никак не могу. Мне просто нравится осваивать всё новые и новые миры.
Спасибо большое за тепло, добрые слова и пожелание удачи. Мне очень-очень приятно.
Честно вам признаюсь, я никогда не думала, что однажды вдруг начну писать стихи... Скажу больше: я никогда не понимала поэзии. Да и сейчас пока что понимаю с большим трудом. Но так уж детства привыкла брать приступом трудные задачи – задачи, решение которых мне никак не даётся.
Например, в детстве я совершенно не понимала классической музыки. Да-да, так оно и было. Но где-то внутри чувствовала, что за этим нагромождением звуков должно быть что-то стоящее. И заставляла себя слушать, пыталась понять. Теперь бывают ситуации, когда только музыка и спасает в трудных ситуациях, приносит облегчение. Так однажды после сдачи канд. минимума по философии я на радостях решила сходить в большой зал Московской консерватории, на выступление оркестра под управлением В. Полянского. Играли концерт для скрипки и ф-но с оркестром Мендельсона. Это было самое настоящее счастье. Такого я даже не ожидала. Это было какое-то волшебство. Как будто струны их инструментов были протянуты к моему сердцу. И каждый звук отдавался в нём и сладко и больно. Я не поняла, где я была целый час, где летала, на какой высоте, в какой незнакомый мир забросила меня эта музыка. Проревела без перерыва всё первое отделение концерта. Пыталась остановиться – и не могла. От каждой новой музыкальной фразы – слёзы ручьём. Все люди, как люди, сидят нормально: слушают серьёзно и сосредоточенно, оркестр в бинокль разглядывают. А я реву, как дурак. Вытираю глаза – а слёзы дальше бегут и бегут по щекам, на кофту и брюки капают. Это было слишком необыкновенно, чтобы можно было описать словами. А во втором отделении был Малер. Но то ли потому, что Малера я вообще пока что не очень понимаю, то ли я боялась опоздать на поезд, но такого впечатления он уже не произвёл.
Стихотворение-молитва от лица воображаемого странника (предупреждаю: я не по всем пунктам с ним согласна ). Это что-то вроде эксперимента над характером стихотворения: тут надо на эмоциях играть, на интонации, на музыке. Начало задумчивое, размеренное, во второй строфе - горечь, начиная с третьей строфы нарастает эмоциональный нажим, последние две строфы, как бы это сказать... очень экзальтированные, торжественно-отчаянные... и заканчиваются уже совсем срывом, рыданием, что ли... Не знаю, получилось ли, но было интересно попробовать. Если любопытно, попробуйте вслух, как оно звучит?
Пока не увидела этот Ваш комментарий, решила, что написано сердцем, когда слова сами ложаться, рука не глядя набирает текст. По- моему, получилось замечательно!
